Василий Кубов
Дороги и судьбы
Посвящаю своим внукам
Олени и Ромкові
                                    
Мое село, моя страна, мой мир, моя родина - сколько невыясненных понятий и какие чувства охватывают человека, когда в одиночестве размышляет она над смыслом жизни и теми вечными понятиями - «мое», «наше», «чужое».
Размышляю и я над теми краткими по форме и широченными по смыслу понятиями, которые бередят мою душу. Особенно теперь, когда чувствую, что жизнь моя смеркается, и, оглянувшись назад, сам себя спрашиваю:
- Что за свой век хорошего сделал, кого защитил? Ой, как нужно что-то сделать! А что?..
Ну, хоть бы описать то, что сам видел, что другие делали. Описать жизнь края хотя бы из окна своего ограниченного «я», оставить для потомков воспоминания об истории родного села, где был очевидцем разговоров, незабываемых событий, откуда вынес много детских и юношеских впечатлений.
Мое село Дереневка не похожее на другие деревни, где был очевидцем, и не потому, что оно мое, а потому, что всегда было активное, боевое, что его молодежь была, как теперь принято говорить, с государственным умом. Вмешивалась до всяких общественных дел. Брала на себя ответственность за все: судьбу деревни, уезда, народа. Не декларативные заявления, а ее практические действия говорили сами за себя. Наши села сохранили не только национальную культуру, сохранили нацию от исчезновения. Село выстояло и не зломилося. Мы все в долгу перед селом.
Молодежь времен моей юности навечно осталась для меня нетленным образцом украинского патриотизма. И я не могу, как писал поэт Василий Симоненко, уйти из этого мира, не оставив о тех кристально чистых взрослых детей села доброй памяти, живого следа, ибо каждый из них вспыхнул горящей звездой на небосклоне украинской весенней ночи первой половины двадцатого века.
Выпорхнули все мы из своих деревень и разлетелись по миру и все, что там увидели и услышали несем на старость к своему гнезду.
  
  
  
  




ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
  
Село глазами юноши
  
Мама зажгла лампу, обрезала портняжными ножницами фитиль, пілкою вытерла шкельце, поправила колпачок над фитилем и посадила шкельце в гнездо.
- Добрый вечер, Марина! - с порога поздоровался Туркул Луць. Снял шапку и, не дождавшись ответа от Марины или приглашение к дому, направился к столу. Положил на бамбетель своего вилинялого фуражку и прежде, чем сесть, поцарапал штанами ягодицы. Он всегда так делал. Луцеві казалось, что тех «движений» соседи не замечают, потому что он держал руки в карманах брюк и время от времени их підтягав. С первого взгляда казалось, что брюки без ремня и сползают, а он , держа руки в карманах, подтягивает их кверху. Возможно, и действительно так было, но Луць всегда делал одно движение вверх и несколько движений горизонтальных круговых, словно чесал зудящие крестец. Это вошло в привычку, так как и Горобцевій Франция - обкусувати зубами ногти на руках при разговоре с соседями.
- Гринько что дает лошадям есть ? - то ли спросил, то ли сам себе объяснил Луць.
- Ая, - буркнула Марина и принялась разжигать в печи, чтобы приготовить ужин.
Луць не делал себе ничего из неприветливой поведения Марины. Он привык и к нему привыкли, как к члену семьи. Потоптался немного у стола, потом встал у окна и засмотрелся в вечернюю мглу. Смотрел в окно, словно что-то там видел. Ведь куда глаза надо было девать. Не смотреть все время на набурмосену Марину, на ее толстые икры.
Скрипнула дверь, и на пороге появился хозяин.
- Добрый вечер соседушка, поздоровался Гринько, взял с лавки кружку, набрал в сенях из ведра воды и вышел на двор помыть свои потрескавшиеся, сработанные руки. Поэтому в доме нашел относительной чистоты домотканую веретку, что ею пользовались все домашние, и старательно вытер ладони.
- А где Яков, Марина? - спросил наконец?
- Или я знаю, наверное в Дацика, - равнодушным голосом ответила Марина.
- Говорила г я ему туда не ходить, а он назло мне.
- А что, Луцю, Гунькове радио говорит о войне в Абісинії ? - Гринько бросил шапку на швейную машинку и присел возле нее на кресло. Луць потряс по привычке штанами, уселся выгодно на бамбетли, погладил небритую щеку и с достоинством хорошо проінформованої человека начал:
- Абісинці - то такой полудикий народ. Их итальянцы кормили, одевали, учили культуры, а они неблагодарные.
- Луць засмеялся - о, какие они неблагодарные! Так из Варшавы передают.
В дом зашла Евдокия. В руках держала ведерко свежо надоенного молока. Пена на молоке легонько потріскувала. Дом наполнял своеобразный молочный запах.
- А где Яков? - спросила Евдокия.
- Говорил я ему туда не ходить, - ответил вместо Марины Гринько, больше к себе, чем к теще, которую не любил за ее командирские наставления во всех семейных делах. Гринько запрещал сыну ходить к Дациків, ибо через них две недели просидел в тюрьме. И все за ту проклятую черту. Сколько людей ушло преждевременно из этого мира из-за границы. И чего удивляться, что Гринько защищал пределы своего огорода? Вон государства - соседи - и те тоже воюют за приграничные территории, значит за пределы.
Дацикова родня состояла из пятерых братьев и трех сестер. После драки за границу, два брата - Гринько и Иван - уехали в Канаду. Это Филиппу дети от первой жены. Семко, с детства был горбатый, женился с Настей, жил вместе с отцом во второй половине дома и имел одну дочку Марусю. Сестра Евдокия вышла замуж за односельчанина Ивана, стала невесткой, а потом любимой мамой своего единственного Демьяна.
От второй женщины Филипп имел четверых детей - Федька, Крыльца, Степана и Зоньку. Разница в годах между детьми была небольшая, все вместе играли, дрались, пасли коров, а длинными зимними вечерами вместе с отцом пели. Все были голосистые, здоровые, веселые, как соседский Яков мог удержаться, чтобы не побежать к Дацика, даже против запрета своего папу. Тем более, что сегодня в Дацика такое делалось, такое творилось!
Филипп в церкви был старшим братом и всегда после окончания полевых работ организовывал дома литья восковых свечей. Для соседских детей, и не только для них, это была диковинка. В магазине продавали свечи, но привозили их с Теребовле, а делали где-то далеко, и были они маленькие, а тут делали огромные, длиной с Дацикового Степана. Хотя Филипп и его помощники выгоняли детей из дома, чтобы не мешали работе, но они снова и снова появлялись то в одном, то во втором домашнем углу. Любопытство было сильнее, чем угрозы и упреки старших. Увидеть, а некоторым повезло украсть кусочек воска, чтобы на пастбище похвастаться. Помощники и Филипп напоминали детям, что воровать воск является большим грехом, ибо это для святой церкви, а купленный воск есть на собранные общиной деньги. Большинство детей, если уж оказались в доме, стояли молча, облизывая пересохшие губы, переминались с ноги на ногу, мнули в руках шапки и ждали, ждали - а может кто-то из старших смилостивится и сделает хоть одному из них маленькую, маленькую свечечку.
Филипп относился к Гринькового Иакова как-то особенно, на него не кричал, не выгонял, а так-ни хорошо, ни плохо. Когда один круг свечей было отлито, то с пола собирали куски воска, чтобы бросить в кастрюлю и перетопить на новый круг. Филипп не собирал воска, только просматривал отлитые свечи и отрезал с некоторых не формовые сопли. Как-то мягче взглянул на прильнувших в углу детей, ладонями ссучил маленькую свечу и без слов дал Иакове.
Яков, тоже без слов, взял свечку и сломя голову помчался через дорогу домой. Вытер окоченевшие босые ноги в внучку, распахнул домашние двери и показал всем ту маленькую свечу. Папа грозно поглядел на него ( а может только так показалось ):
- Ну что, заработал свечку?
- Ага, - выдавил малый с себя.
- Помой ноги, выпей молока и иди спать, - приказал папа.
Бабушка вытащила из-под лавки чистую внучку, которой Иаков имел вытирать мытые ноги, и продолжала цедить молоко в кувшины. Набрав кружку воды, послушный сын мыл на каменных плитах перед домом потрескавшиеся ноги и сам себе улыбался.
Ага, и свечу имеет, и папа не ругался, а лучше всего то, что своими глазами видел большой секрет, как делают свечи. Может, когда подрастет и себе попытается, ведь когда Дациків Филипп умрет, а он будет старшим братом в церкви.
- А почему бы нет! - словно бы кому-то возражал, - Ну, почему нет?
Ему привезут такие же большие, как точило, кольца воска. Он повесит в пустом доме большое колесо, на кухне в кастрюлях растопите воск. На колесо коснется, как видел в Дацика, тонкие шнурочки на гнет и будет лить кружкой на них растопленный воск.
Нет, не так, он будет только управлять, так, как Филипп, и будет кричать на соседских детей так же:
- Чего стал, вытаращил глаза, ану, шмаркачу, убирайся домой!
Ага, а к кому кричать - те вуйки, что помогают Филиппу, не захотят слушать его приказов. Да и женщину надо иметь, чтобы варила воск. И еще, где такое большое колесо взять? Хорошо Стефану - колесо уже у них есть, но женщины нет, - громко, самозадоволено засмеялся.
- И где ты так долго моешь ноги ? - с сеней спросила бабушка.
Яков встрепенулся, взял в руки приготовленную внучку, но вовремя заметил, что одна нога еще непомита. Тут он догадался, что лил воду на одну ногу, как лили воск на фитиль в Дацика. Бабушка принесла теплой воды и помогла ему помыться. Он на пятках вернулся в дом, сел на лавку у печи и прислонился к теплой печки. Пил еще теплое молоко от коровы и слушал интересный рассказ Луця:
Старый Тихолиз спал летом на телеге под грушей. Следил, чтобы ночью ребята груши не воровали. И ребята одной ночью залезли на грушу, нарвали груш, а старого вытащили с телегой на дорогу. Тащили виз в село вплоть до Поздика, а там, убедившись, что старик крепко спит, пустили виз сверху к колодцу.
Луць так смешно рассказывал, что малому и самому захотелось что-то подобное придумать, когда вырастет. Особенно ему понравилась история, рассказанная Луцем о Капотові сани, которые ребята на святого Андрея вытащили на верхушку сарай. Хозяин рано собрался ехать в Теребовле на ярмарку, вынес упряжь, а саней нет. Целый день искал хозяин в деревне свои сани, а под вечер пришел к нему соседа. Он сочувствовал Капоте и высказывался так:
Конокрады воруют лошадей, а, чтобы воровали сани без лошадей, такого еще не было. Прощаясь соседа заговорил о погоде и показал пальцем на полный месяц, что именно выкатился из-за сарая. Капота враз онемел, открыв рот. Круг луны подпирало дышло его саней: «Да ведь то мои сани!».
Иаков любил слушать Луцеві рассказы о сельских новостях, а когда приходил в дом Гумінєцький, то это был настоящий праздник. С отцом они вспоминали случаи Первой мировой войны, спорили о политике. Больше всего малому парню нравились долгие зимние вечера. Закончив домашние работы круг скота, птицы и лошадей, соседи сходились к дому. Отец шил или, как говорила мама, «лепил» соседям кому штаны, кому блузку. Брюки шил за один раз, а блузку перешивав по несколько раз, потому что трудно было ему хорошо пришить рукава. На помощь приходила мама, и отец у нее на плечах фастригував те рукава. Она часто сердилась, и малому становилось сожалению папы, ибо разве он виноват, что рукав плохо лежит на мамином плече. Если мама такая умная, то пусть сама его пришьет. Хорошо, что она ругает папу, когда нет соседей, потому что при чужих людях было бы стыдно за папу и за свою семью.
Кроме Луця и Гумінєцького, в дом часто приходили Петр Джурба и Туркулова Фекла. И всегда жаловалась на своего сына Стефана:
- Собралась идти на поле копать картошку и зову своего сына, а его нет. Ищу во дворе - нет, на огороде, за овином - нет. Спрашиваю брата Луця, не видел Стефана? Не видел. И где же, думаю, он делся? Ага, вспомнила! Підкрадаюся к виходку, заглядываю через дыру, а он (чтобы вы думали?) снял штаны и читает книгу. Ну, думаю, я тебе почитаю! Беру быстренько ведро воды, подхожу ближе и вдруг выливаю через незакрытую часть виходку (За неимением досок крестьяне тогда не делали козырьков над туалетами). Яков слушал смешную историю и удивлялся: неужели то речь о того самого Степана Серафина, который учит его играть на мандолине. Неужели это тот самый Степан, который, вместо копать в поле картошку, читает в виходку книжку, учит в воскресенья и праздники ребят петь. Неужели это тот самый Степан, что дирижирует в церкви хором вместе с зятем священника Глинского. За учителя Степана стало малом Якову больно. Не раз он видел, как к наклонной глиняной Серафинової дома, где белые стены едва выглядывали из-под большой шапки соломенной стрехи, заходили старшие ребята и девушки на репетицию. Сначала все девушки сидели на завалинке и тогда, казалось, что нет дома, а есть только большой соломенную крышу и под ним гамма вышитых рубашек. Среди вышитых рубашек и расцвеченным девичьих головок смотрело на дорогу маленькое окошко, разделенное двумя горбильками накрест. Хата имела только два таких окошка.
В той хижине, подобной Шевченко, родился и вырос полусиротой великий дирижер целого села. Отец, еще маленького покинул его и уехал в Канаду на заработки, да так и не вернулся домой. Текля сама справлялась на хозяйке, сама, как могла, воспитывала сына, свою единственную надежду. Кем он мог бы стать, если бы закончил консерваторию! И ба, откуда было взять соломенной вдове деньги на школу. Четыре класса образования тогда были обязательные для детей села. И еще в третьем классе все учились по два года - независимо от успеваемости, а в четвертом - три года. Вот такую семилетку закончил Степан. Вместе с мамой хозяйничал на двух или трех моргах поля. Старенькая хата, старенькие сарайчике и такая сарай. Пас, как и все дети, сперва гуси, затем коровы - и не только свои, но и соседские. Мамин брат, дядя Луць, хозяйничал напротив через дорогу, имел двух сыновей - Зенко и Миронюка, немного младших от Степана.
Через границу от них проживала многодетная семья Гуменюков. Старшие сыновья: Ярослав, Дмитрий, Павел, Иван, Гринько имели фамилию Семкив, младшие сыновья: Михал, Степан, Иван - имели второго отца - Гуменюка.
На пастбище ребята обычно говорили о войне, особенно о казаках. Это стало почти традицией. Книг о казацкие времена в сельской библиотеке не хватало. Историческое прошлое Украины, перелите в романы Кулиша, Чайковского, Лепкого, Юрченко, в поэзию Шевченко, Франко, Леси Украинки, Олеся, Гринченко, Грабовского, Шкрумеляка, проникало в юношеские сердца сладкими мечтами.
Периодические журналы «Золотой колос», «Колокольчик» и книги из библиотеки смущали детское воображение, звали стать подобными героев прочитанных романов, бороться, как они боролись, или умереть, как они умирали. Так или не так, но серая будничность возле отцовского хозяйства в здоровом теле вызвала душевный бунт. И когда эти вчерашние пастухи в праздничной одежде - вышитых рубашках, с гладко заструганими палками для спортивных упражнений в руках демонстрировали, преимущественно на площади возле церкви, стрелковые упражнения, то каждый представлял себе это, как генеральную репетицию перед походом на врага. Крепко сжатая в руке палка становилась воображаемой саблей, ружьем. Лучше патриотическое воспитание невозможно представить .
Упражнения с палкой, с которой будущий герой станет к бою, начал студент Львовской теологии, Иван Збаращук - сосед Серафина. На летние каникулы он, как и все студенты, приезжал к родителям, но вел себя уже по-барски. Коров не пас, в поле косить или жать не ходил. Босым его уже не видели. Сверстники смотрели на него искоса, а младшие - с уважением. На первых порах обучение стрелковых упражнений происходили за рекой, у Туркули. Парни и девушки ходили на эти импрезы преимущественно босые. Ребята делали упражнения с палками, девушки - с платками. В организации сельской молодежи Ивану охотно помогали дочери священника: Дарка и Ольга - ученицы гимназии. То же Збаращук основал в селе волейбольную игру - сетчатку. Яков не раз вспоминал добрым словом отца Збаращука, особенно первую встречу с ним в третьем классе.
Только Яков вышел со двора на дорогу, как увидел Ивана - студента теологии. Шел он медленно, с панской достоинством, к Иакову усмехнулся, когда тот вежливо поздоровался:
- Слава Иисусу Христу.
- Слава вовеки, - ответил и слегка коснулся он правой рукой шляпу.
Яков стоял на мостике против своего двора и ждал, пока Збаращук пройдет, но тот поманил его к себе и ласково спросил:
- А как тебя зовут?
Яков, - тихо ответил парень.
О, это хорошее христианское имя. Когда вырастешь, будешь гордиться своим покровителем. Возможно, он передаст тебе свои благородные черты характера и свое благословение.
Затем взял Якова за плечо, полой длинного плаща прикрыл его и спросил:
- Если ты украинец, то должен знать, кто и когда крестил Русь-Украину.
Яков поднял на Збаращука глаза и не совсем уверенно сказал:
Владимир Великий, в 983 году.
- Очень хорошо парень, только с цифры три надо сделать восемь.
Вынул из кармана конфет «Наша марка», Которую вложил в руку.
Теперь беги в школу и никогда не забывай, когда крестили Украину.
Впечатление от первой встречи с молоденьким благородным студентом теологии пронес Яков через всю свою жизнь. Прошло 50 лет. Аж в 1988 году в бывшей сельской читальные «Просвещения» села Яков организовал встречу односельчан, которые имели высшее образование. На встречу приехал и отец Збаращук.
А помните, отче, мальчика, которого вы спросили о дате крещения Украины? - спросил седой Яков старенького отца?
- Эту дату я запомнил на всю жизнь. Спасибо вам за науку. И вгостив отца конфетами «Наша марка».
Для культурного развития села немало усилий приложил священник Петр Глинский. На месте старой корчмы он организовал строительство читальные с библиотекой и магазином. Собирать средства на это дело он поручил почтенным сельским хозяевам. Еще 400 злотых одолжил из церковной казны. Церковные деньги собирали в воскресенья и праздники во время проведения Богослужения старший брат и старшая сестра из церковного комитета. Каждый крестьянин - (ходили в церковь все, за исключением больных и пастухов) считал своим долгом бросить на поднос не менее пяти грошей, богаче жертвовали больше. Были и большие пожертвования, после выздоровления или пережитого бедствия. Рушники, иконы, серебряные кресты, колокола были куплены верующими в трудную минуту их физического или духовного испытания. Были случаи, когда одинокие люди в своем предсмертном завещании передавали на восстановление церкви все свои заработанные тяжким трудом достатки - поле, хозяйство, деньги. Потомки обязаны отыскать в архивах их имена золотыми буквами вписать их у входной двери старой церкви и читальные «Просвещения».
Петр Глинский вместе с семьей жил возле церкви на так называемой плебании. Это одноэтажный дом с 4-мя или 5-ю комнатами, покрытый красной черепицей. На большом дворе - конюшня на две пары лошадей, 4 коровы, свиньи, индейки, утки, гуси, куры. За сараем стояла отдельно под соломенной крышей сарай. Между кладбищем, граница которого заканчивалась на тропе, что вела от дуба - настоящей могилы повстанцам из ОУН - вплоть до леса, и застроенным двору рос неплохой сад. Теперь сад вырублен и взятый под новое кладбище. Двор, сад и огород были огорожены забором, а кое - где-штакетником. Вся плебания - проборство было построено силами и за средства села. Кроме того, в распоряжение священника община выделила двадцать гектаров поля. Семья Глинского состояла из шести человек: жены - Аліції, ее матери - Ольги Кмицикевич, двух дочерей, старшей Ольги, младшей Дарки и младшего сына Богдана. Семью обслуживали служанка и наемник Филипп.
Глинский был неплохим хозяином, организатором, просветителем. Сам физически не работал, но детей заставлял работать в саду, девушек - овладевать поваренную дело.
В жатву двумя возами возили с поля домой снопы. Наемник Филипп возил с Господином, а Петр Турула, жених Ольги, возил вторым телегой. Их пример захватывал сельскую молодежь. Все ребята хотели подражать священикових детей. В рубашках с закоченими рукавами, девушки с завязанными назад платки с немалой гордостью возили свои снопы с поля.
Культурная жизнь в селе набирало силы после «копания бараболь». Центром этой жизни была читальня. Его активности способствовала семья Глинских. Каждый ее член отвечал за определенный участок работы. Дочери учили танцевать сельскую молодежь, организовывали сбор денег для сирот, на родную школу, для бедных студентов. Кстати, многие студенты приезжало к Глинских на каникулы, на ферії как тогда называлось.

Студенты тех времен составили себе песню:
  
На студенческий фонд не щадите вы денег ,
На фонд студенческий все несите,
Потому что наш студент - это жовнир в заполье...
-»- -»- это воин в цивіллю.
  
Жена Глинского Алиция организовывала поваренные курсы для сельских женщин. Там она учила как варить и печь вкусные блюда, печенье и торты. Жених Ольги - инженер Турула, студент Львовской политехники - «сидел на шее» Глинских, не имея соответствующей государственной или частной работы, как и большинство украинских инженеров. В читальне он организовал хор сельской молодежи. Пробовал создать струнный оркестр, учил желающих нотной грамоты. Турула систематически проводил репетиции в читальне. С концертами ездил по селам района, в Теребовле. Каждое воскресенье и праздничные дни хор под управлением Турули пел на Богослужении. Каждый хорист дорожил своим участием, гордился ею, поддерживал порядок и дисциплину. Ни хористы, ни дирижер за концерты, за пение в церкви платы не получали. Это не был гражданский долг, это была традиция, увлечения, мода. Каждый чувствовал гордость за себя, за свое село. Все хористы, от бедного до богатого, как девушки, так и парни, имели вышитые рубашки. Между ними были женаты.
Между хористами Турула заметил незаурядные способности в крестьянского парня Степана Серафина. Научил его хоровой грамоты, помог стать дирижером сельского хора.
Чтобы сделать церковь привлекательным местом для молодежи, о. Глинский предложил разровнять часть территории возле церкви, чтобы сделать площадку для волейбола и спортивных упражнений «Щелочи» проведение фестивалей (как тогда называлось - фестивалей). Молодежь обратила внимание на неудобство размещения старого площадки за рекой у Туркули, согласилась на предложение и приступила к работе. Территория церкви была окружена каменной стеной толщиной более одного метра и высотой до двух метров. По периметру стены с внутренней стороны росли старые липы (некоторые растут и до сих пор). Площадь возле церкви имела значительный наклон с северной стороны на южную, на высшей северной стороне стояло несколько каменных крестов над старыми могилами. Так вот под руководством о.Глинського молодежь разобрала весь мур. Нанятые за церковные деньги каменщики возвели новый мур только с южной и восточной стороны, поднеся его по высоте до уровня горизонтальной плоскости. Более 200 кубометров земли молодежь перевезла тачками, перекинула лопатами с северной стороны церкви на южную. Выкопанные кости старых захоронений (возможно, то были основатели и строители церкви ) собраны и направлены были в две могилы. Над ними и теперь стоят те самые кресты (надпись нужно восстановить и расшифровать) напротив входа в церковь. При переносе найдены монеты и каменный топор и другие вещи. Правдоподобно, что все это о.Глинський передал Теребовлянском музею.
Вся плебания была огорожена высоким забором. По середине стоял дом священника, покрытый красной черепицей. Южная часть территории была отведена под хозяйственные постройки ( сарай, конюшни для лошадей, коров, свиней и птицы). На северной были грядки под огород, цветники и сад, по которому бегали без привязи две породистые собаки. За забором, с западной стороны, были впалые могилы с каменными крестами 18-го века (до 1860 г.). За забором северную часть кладбища можно разделить на верхнюю - старейшего захоронения примерно до 1914 г. и нижнюю - захоронения до 1950 г. Кладбище не был огражден. На краю нижней части помещалась маленькая морг. Перед 1939 годом она обветшала и развалилась.
Вход на кладбище со стороны церкви был перегорожен дощатой воротами на уровне забора северной части сада. Между воротами и северным муром церковной ограды стояла дяківка. Дом для благодарность не использовался в 20-м веке по назначению. Там жил многодетный, очень бедный Василий Бойко, батрачил у о. Глинского. Дьяком после Первой мировой войны работал Стефан Кравчук. Грабарями были Хомов Степан и Василий Бойко. (Хронология из памяти является условным).
О.Глинський не только справлялся с церковными обязанностями, но и занимался просветительской деятельностью. В читальне он организовал драматический кружок, сам учил как выполнять некоторые роли спектакля. Имея немало знакомых среди духовенства и среди кругов львовской интеллигенции, он приглашал к себе в гости студентов не без того, чтобы дочери имели возможность выбрать себе женихов. Среди них частым гостем был студент теологии, Иван Збаращук. На забавах Глинский обучал девушек и парней правил поведения. А чтобы им легче было усвоить «барские» манеры, порой организовывал поездки на забавы в Теребовле. Собирал наиболее активных ребят и девушек (Кищикову Екатерину, Збаращукову Теклю, Шкугру Стефку, Туркулу Эмилию, Лучку Николая, Литняка Дмитрия, Чигрина Ивана и других на смену), свою семью и айда санями или возами в Теребовле. Такие поездки много давали для культурного воспитания молодежи.
К Глинских приезжали не только студенты. Славу доброжелательного гостеприимства и хороших попадянок с богатым приданым сделал предшественник Глинского - священник Ганкевич, родом из Сороцького. Дети Ганкевича - Зенко, Иосиф, Николай, Нина, Валерия учились во Львове. К Глинских прямым поездом приезжали студенты и профессора, депутаты Австрийского сейма (Сичинский, Голубович), возможно и Франко, и другие выдающиеся люди. Львовская традиция посещения Деренівки была возможна и желательна. Возможно, потому что поезд из Львова проходил и обязательно останавливался в Деренівці. До станции Глинский высылал по гостей бричку или сани.
Приглашение гостей из Львова давало Глинском личную пользу. Широкие знакомства с передовой интеллигенцией подносили его авторитет среди духовенства, что в будущем проложило бы путь не только ему, но и его детям. Односельчане хорошо помнят приезд в Деренівки Г. Шапаровича - сотрудника Центросоюза. Для села это был праздник. Впервые за всю его историю было продемонстрирован кинофильм агрономического направления о выращивания сахарной свеклы. Фильм объяснял в доступной форме как обрабатывать землю, как вести хозяйство. Вход был свободным.
В село приезжали театральные труппы. Театр Стадника поставил пьесу «Голгофа». Мужской хор под руководством дирижера Котка дал концерт. Могли ли такие праздники забыть сельские дети? Никогда! Каждый год около церкви в одно из воскресений проводили фестивали. На фестинах молодежь показывала различные спортивные и цирковые номера. Например, с вершины липы свисал шнур. Смелым ребятам предлагалось с помощью самих рук добраться до его вершины и снять прицеплен там приз - вознаграждение, или с завязанными глазами разбить палкой свисающий из липы горшок, пройтись на ходулях или на руках вокруг волейбольной площадки. Продавались фанты на добровольно собранные у крестьян домашние вещи. Были хореографические номера, спортивные упражнения ребят из секции «Щелочи», народные песни под руководством Петра Турули или Степана Серафина. Часто праздник заканчивался соревнованием волейбольной команды села с командой сел Мшанця или Залав'я или даже самой Теребовле. Занятия волейболом было настолько захватывающим, что вывело Деренівську команду на одно из первых мест в Теребовлянском уезде. С ней могла конкурировать только Залавская команда. Волейболом увлекались Василий Вовчок, Степан Поздик, Зенки Туркула,Федя Убывающая, Иван Чигрин, Николай Лучка, Иосиф Лучка, Григорий Шкугра, Иосиф Поздик, Стефан Савкив. Волейбольные баталии происходили преимущественно в воскресенья и праздники после Богослужения к вечерне. На вечернюю спортсмены вместе с болельщиками шли к церкви. После вечерние молодежь и часть старших шли к читальне.
Книжки читали преимущественно с октября до марта, во время, когда не велись полевые работы. Читали при лампе, часто против воли родителей, которым жалко было керосина, потому что он был дорог. Читали больше всего дети, когда пасли коров в поле, а также вечером при лампе. Читали вместе на пастбище. Читали и плакали, когда герои - казаки погибали в неравной борьбе или попадали в плен. Читали и радовались, когда те же казаки, стрельцы, партизаны или гайдамаки Сера, Зализняка, Довбуша, разбивали врагов, освобождали собратьев из неволи. Трудно передать те чувства, которыми при этом наполнялись сердца детей. Они гордились героями, считали себя непосредственными наследниками их славы и их обиды. И слава и чужая произвол звала к неизвестной еще, но желаемой деятельности - мести.
Бесплатным библиотекарем при читальне был Иван Мороз - один из самых бедных ребят села. Он не имел отца, только бедную маму, но сумел самообразованием завоевать авторитет среди ровесников. В одежде между ребятами не было заметной разницы, это был сын богатой семьи, как, например, Туркул Зенки, или еще богаче Дмитрий Игната, с бедным, как Каролькові дети (Кароль, Анна, Степан, Петр, Михаил, Владимир, Зоня). И даже наемник отца Глинского, Филипп, временем одевался лучше, чем багацькі сыновья. Ему не было так тратить заработанные деньги, как багацьким сыновьям. Цензом богатства на селе не были бытовые условия жизни. Хата могла быть глиняная, под крышей, никаких дорогих мебели, ни ограждения, ни сада, а количество моргов поля считалась показателем богатства семьи. Таким богатым хозяином был Игната. Эта семья не видела от работы ни дня, ни ночи, ни праздника, а бытовые условия жизни вряд ли были лучше, чем в бедной семьи. И была своя преимущество, когда парень «багатоморґової» семьи хотел жениться, то по сельской традиции мог выбрать себе невесту, которую только захотел. Итак количество поля была основным фактором при создании новой семьи. Хоть богатый парень мог быть мил, нежелательным, гадким, но девушка под влиянием назойливых домогательств родителей соглашалась выйти за него замуж.
И, наоборот, - бедный парень против своей воли женился немилою богачкой, потому и имела много поля. Так случилась довольно таки поучительное событие со свадьбой Михала Шандрака.
В селе была очень красивая девушка Стефка Шкугра. Веселая, боевая, хорошо исполняла главные роли в драматическом кружке, эффектно одевалась, управлялась с лошадьми на полевых работах ( рано осталась без отца ). Была девка, как говорили, «и до плуга и сохи, и до ребят гоцадрала». Хозяйка была так себе - средней, и в доме их было четверо сестер: Евдокия, Настя, Анна, Стефка и один брат Петр. Всем было понятно, что поле надо делить на пять частей. Пристрастилась Стефка с Михалом - владельцем примерно такого, как у нее, хозяйства. Пара из них была выбрана. Когда они шли по дороге, и дети, и старшие оглядывались за ними, ими любовались, как цветами в чужом огороде. Не один парень завидовал Михал. От любви Стефка еще более расцвела. На танцах в читальные забирала все призы. В нее влюблялись приезжие к Глинского студенты. Кроме Михала, никого не хотела знать. Была уверена, что в деревне не найдется для нее соперницы. Черные длинные волосы, черные брови на ее смаглявому, едва длинном лице, всегда улыбающиеся карие глаза, стройный стан, самоуверенная, вызывная осанка, грациозная походка, о которой ребята говорили: «Не идет, а пишет!» - все это делало ей славу любимицы села. Не догадывалась Стефа, что не только любовь, но и зависть ходит следом за ней. Не так зависть, как скорбь.
По соседству с многодетной семьей Шандраків проживала бездетная семья Гаврила Костюка, что была семьей Шандракам. Гаврила как-то невзначай предложил Ильку - Міхаловому отцу, что хочет усыновить Михала. Соблазн был велик. Костюк считался богачом, владельцем где-то около шести гектаров пахотной земли, да и хозяйство было благоустроено. Хата под оцинкованной жестью, каменная красным кирпичом, новая овин, хлев. Хозяйство-одно из лучших в деревне. Предложение было заманчивым для Шандракових родителей и детей. Приняв предложение, Михал стал бы самым богатым женихом в селе. И прежде чем усыновить Михала, Гавриил поставил два условия: Михал должен поменять свою фамилию на фамилию его - Гаврила, а вторая потрясла не только семью, но и все село. Гаврилові не нравилась Стефка, и он выбрал для Михала другую невесту - дочь своего брата Андрея Грицика. Испробовал Михал большой любви, переступил через себя и принял предложение Гавриила. Сменил фамилию и женился родственницей приемного отца. Судило и шумел все село: «Да как он смел пренебречь такой девушкой?!». А Стефа сжала израненное сердце в кулак и, чтобы больше не видеть милого, согласилась выйти замуж в другую деревню за богача Вавришина. Кем она могла бы быть, если бы имела образование? Да разве только одна Стефа? Сколько в нашем народе таких нераскрытых и утраченных талантов? Времени у крестьян было мало, особенно в страду, когда рано утром надо идти в поле или гречку косить, покосы перебрасывать вязать ячмень, снопы возить от утра до позднего вечера. А когда же спать? К читальные хочется уйти, а потом попеть. К полуночи над селом звучала песня. Переспівано все известные людям песни. И ни одной из них на чужом языке!
  
Наша школа
  
Звонил звонок с перерыва. Девушки доедали печеный боб, продолжали шепотом сверять друг другу свои тайны и шли к классу. Шли, потому что должны были идти. Ребята доигрывали свои игры. И уже не шли, а бежали к дверям школы. На лестнице перед входом в коридор стоял Потомки. Он самодовольно щурит глаза, улыбается ли то от своей безграничной власти над сотней детей, от поразительного лучей солнца, которое заглядывало из-за угла колокольни. Потомки розважним шагом заходит до третьего класса, поднимается на повышение (теперь это называется кафедра) и ждет, пока класс успокаивается. «Тераз бендзєми читаць по - польску», - отчетливо произносит каждое слово директор. - Читай, Стасишин, - обратился к одному из другорічників. - Читай по родзіну Пілсуцкего.
Николай стоял сгорбленный за последней скамьей и беспомощно шелестел страницами польской книги, никак не мог найти рассказы о семье Пилсудского. Ему начали помогать и справа, и слева, и еще и спереди. Каждый вертел книгу в свою сторону. Наконец показали пальцами откуда читать. Николай не читал, а вистогнував каждый слог, словно нес на плечах мешок травы, на лбу выступили капли пота. На третьем предложении застрял дольше: «...цала рро... - дзи.. Пи.. - пол.. - суц...- ке... - го лю...- би.. - ла шче...-шче...- кав...- кавке».
Досьць, Стасишин, повєць ми, цо то ест щекавка? - спросил по-польски Потомки. Николай понял вопрос, но что это за зверь и шчекавка ни он, ни товарищи по скамейке не знали. Николай уже третий раз повторил: «Щекавка, то ест..., то ест ..., то ест... самый великий из мальчиков Роман догадался и начал подсказывать:» То ест чурка Пілсуцкего». Николай всем существом вслушивался в подсказку Романа, но не понимал слова «чурка», он такого еще не слышал. Пока Николай думал, со всех сторон шептали: «Чурка, чурка» Наконец Николай выпалил: «Щекавка, то ест чурка Пілсуцкего!» Потомки побледнел: «Пся крев! Я вам покажу, хамские уроды! - перешел на украинскую господин профессор, - я вам покажу!» - кричал как сумасшедший. Класс не мог понять, что произошло. Преимущественно, когда один ученик не знал, или неправильно отвечал, Потомки поднимал второго, третьего и всем по очереди ставил «нєдостатечнє», но таким, как сейчас, профессора еще не видели. Он аж сам испугался. Портрет Пилсудского висел на стене в каждом классе, как святая икона, а те сопляки плетут, что сучка - это его дочь. И как руководство об этом узнает, то скажет, что это он их так воспитывает, что это подрыв основ польского государства. Тогда конец его карьеры. Директора охватила страшная ярость, он чувствовал как шатается под ним кафедра. «Марш по родителей ты, ты и ты» - Потомки хорошо видел, кто подсказывал Николаю . И почему он тогда не остановил той ответа? Что же теперь будет? - сверлила ум мысль.
Николай, Ромка и Павел позапихали в сумки, книги, перья, резинки, взяли в руки каламарі и двинулись к двери. «Без родителей не приходить!» - кричал им вслед профессор. В классе стояла гнетущая тишина, школьники никогда не видели директора таким злым.
В маленьких головках вертелся вопрос: что это значит - щекавка ? И никто объяснить не мог.
Во время перерыва ребята бегали под стенами церкви, забавлялись лапанки. Девушки рассматривали новую платок Василисы, а она, как всегда, угощала их печеным бобом. И где она столько его принимала ? Кажется, была среди школьников самой бедной.
Здесь к группе девушек подбежала Маринка Полібрикова и, едва переведя дух, сказала: «Сказал директор, сказал директор, чтобы мы шли домой.» - «Что? По родителей?»- переспросил кто-то. «Да нет! - Госпожа директоровій стало нехорошо».
Когда директор на перерыве рассказал своей падчерице, которая вместе с ним учительствовала в деренівській четыре классной школе, об случай на уроке польского языка, Камілька потеряла сознание, до глубины души возмущенная холопским цинизмом к «сьвєнтей отчизны».
Со свистом и радостными возгласами бросились ребята по свои сумки, беспорядочно сворачивая в них тетради, книги, перья. Наконец школа кончилась, а завтра воскресенье! И ничего не задано домой! Пусть живет щекавка!
  
Солнце смеялось своим осенним солнцем в детских глазах школьников. Дома ждала хозяйственная работа, но и работа была забавой против ненавистной школы. Только вид Камільки вызвал сумм на детских личиках. Не скрывая своего презрения к холопских детей и их родителей, она ежедневно демонстрировала свое «выше» польское происхождение. Хотя отчим Томкив был украинцем, Камілька разговаривала с ним только на польском языке. С детьми разговаривала ломаном украинском. Учительница и дети ненавидели друг друга.
Последний урок всегда утомляет детей, но сегодня он был даже интересный. Камілька рассказывала историю края! «В давние времена, когда людей на свете было мало, жили три брата: Рус, Чех и Лях. Жили они мирно и имели свои семьи. Когда родились внуки, а потом правнуки, чтобы дети между собой не ссорились, братья посовещались и решили разойтись. Ранехонько, как только взошло солнце, Рус собрал свою семью и ушел на восток. Когда солнце поднялось высоко, собрал свою семью Чех и пошел в направлении солнца, то есть на юг. Последним ушел Лях тоже в направлении солнца, которое уже заходило. И так образовались три народа: русины, чехи и поляки». Из боковых дверей к классу тихонько зашла мать Камільки и ждала, когда та закончит основную мысль. На стол, специально стоял у боковых дверей, положила поднос с обедом и тихо вышла. Камілька сказала школьникам открыть книги и потихоньку читать о помощи родителям при копании картошки. Сама расставила тарелки: одну для себя, другую для кота, что муркав, занюхавши куриное мясо. Себе налила бульон с макаронами, а коту положила в тарелку куриную лапку.
Хоть дети привыкли к ежедневных обедов Камільки, но поедание котом мяса вызвало у них зависть, ибо кто же в будни ел куриное мясо. Дети брали с собой в школу байду постного хлеба, осенью два-три яблока.
Яков, чтобы не видеть барских объедков, засмотрелся на пучок солнечных лучей, в котором плавали маленькие пылинки, и водил пальцем по наибольшей из них. Пылинка поднималась все выше и выше, а он поднимал палец за ней.
Смотри, Яков лапає муху Камільці на обед, - шепнул Павел своему соседу с передней скамейки.
Петр повернул голову и увидел, что Иаков действительно поднял руку вверх и словно что-то ловит. Это его так рассмешило, что он не выдержал и прыснул смехом.
Камілька перестала жевать и переспросила: «Петр, встать, чего ты смеешься?» - «И это ..., - Петр еще раз засмеялся, - а это Яков ловит муху».
«Яков, встать!» - Камілька аккуратно вытерла салфеткой руки, поскладывала тарелки на поднос и думала, как наказать ребят.
- За казнь оба будете сидеть между девушками! Яков будет сидеть у Маруси Стасишин на первой скамейке, а Петр на второй - возле Ольги Кравчукової.
Сидеть между девушками считалось большим наказанием. Волей - неволей, ребята взяли сумки и пошли на назначенные места.
Камілька читала вслух сказку. Читала без интонации, без чувств, прерывая чтение разговором с котом, которого все время гладила. Кот терся об ее локоть и удовлетворенно мурлыкал. Еще больше времени она тратила на разговор с мамой, которая убирала посуду с бокового столика.
Звонок прервал то вымученное чтения, дети заметушились. Камілька обвела острым взглядом класс и опять почему-то остановилась на Иакове. Он уже держал сумку в руках и только ждал той минуты, чтобы пулей вылететь из класса.
«Ну-ка, Яков, покажи свои уши», - и резко потянула парня за левое ухо к себе ... «Когда это ты умывался в последний раз?!» - спросила грозно. Яков, не подумав, выпалил: «В субботу!»
«Слышите, дети, Яков мылся еще на прошлой неделе! - убедительно твердила учительница. - Маруся, - обратилась она к Яковой соседки по скамье, - ты идешь несмотря на его дом, зайди к маме Иакова и покажи, какие грязные уши у ее сына».
Грустный и невеселый шел Яков домой и пытался вспомнить, когда же он умывался. Таки сегодня, а вот мыл уши, не помнил.
Маруся шла рядом и глумилась над ним :
«Вуйно, посмотрите, какие грязные уши у вашего Иакова, - кричала с дороги к его маме. - Так госпожа учительница говорила передать».
Мама в ответ громко засмеялась, погладила сына по голове. Теперь Якову отлегло от сердца. Мама не ругала, а своим смехом защитила сына от девичьих насмешек. Он, с благодарностью прижался к маме: - «Спасибо, мама».
Воскресенье всегда была желанным праздником. Утром хозяйки готовили завтрак, обед, а вместе с ним и ужин, точнее, еду на целый день. В кухне полыхал огонь в печи - большой огонь. На бамбетли мама месила в башке тесто на лепешки и пироги. Лепешки делали с маком, какао, сыром, картошкой со шкварками, а еще с яблоками, вишнями, горохом. Пироги делали большие, овальной формы, длиной до сорока сантиметров. Тесто месили на квасном молоке из пшеничной петльованого муки. Лепешки и пироги составляли в бляшки (жестянки прямоугольной формы) и тряпочку из гусиных перьев мазали сверху все изделия яичным желтком. И когда тесто уже немного подросло, садили бляшки деревянной лопатой в хорошо напалену печь. Перед тем кочергой выгребали раскаленные угли на шесток. Печь закрывали жестью овальной формы (форма отверстия печи). Через определенное время бляшки вытаскивали, накрывали их чистыми веретками из самотканого полотна. А на столе уже был готовый борщ или макароны с куриным бульоном. Все это готовилось в воскресные и праздничные дни. Приготовив блюда хозяйки быстренько собирались в церковь к обедне. Большинство женщин шла молиться натощак.
Воскресным утром дети гонят коров на пастбище. От начала жатвы до поздней осени в поле, на Панасову долину, на Лысую гору, площади, на Пріску, Четвертые Гони.
От троицы до жатвы - только на Лысую гору. Правда, когда в жатва задождит, чтобы не затаптывать человеческого поля, гнали коров на Пріску. После обеда детей освобождали от обязанностей пастуха. Эту работу выполнял кто-то из старших членов семьи. А детям радость! Гонять мяч, играть в войну, бегать до поздней ночи по лесу. В будние дни на детей переводились обязанности не только пастуха, но и другие хозяйственные заботы: выдоить коров, накормить кур, уток, свиней, подмести двор, собрать яйца из разных куриных гнезд.
За яйца можно было купить конфет у ближайшего жида - менялы. В Деренівці их было немало. На границе с селом Длинным жил богатый жид Райзберг. Это его сын организовал в Деренівці коммунистическую организацию, а перед арестом члена КПЗУ М. Панаса он уехал в Америку. В том доме теперь живет Качорова Екатерина. Между Чигринами и Федчишином жил Йоська Шерцер. В Кляпітуровій доме жил Габа, он занимал половину дома. У Волков, где проживали Марина и Елена Стасишин, жил Шойла. Все евреи держали лавки со всевозможными вещами - от спичек, сельди к мануфактуры. Старшие из них носили бороды. Между собой говорили на еврейском языке. С крестьянами - смешанной украинско-польской. В субботу придерживались религиозных установок. Мужчины ходили в синагогу в Янов ( теперь Долина ). На перекладине собственного дома прибивали Десять заповедей Моисея, которые обязательно целовали при входе и выходе из помещения.
  
Побратимство
  
Как-то в воскресный день к Иакова неожиданно зашел школьный товарищ Владимир и поманил его пойти с ним в роще за село, чтобы вместе перечитать новый экземпляр «Колокольчика». Якову было приятно общаться с Владимиром, его все уважали за ум, девушки - за благосклонное отношение к ним. Яков помнил, как Владимир на перемене в школе разделил грушу пополам и отдал половинку ему. Тот незначительный подарок подружило их на долгие годы. Ребята с удовольствием побежали в рощу к ручью, сели на большой камень, служивший за мостик, открыли « Колокольчик» и читали.
Они мечтали о казаков, об их битвы, победы, о казацких детей. Вдруг Владимир предложил другу стать ему собратом и заприсягнути на верность. О побратимстве Яков читал в книгах, но не примерял то понятие к себе.
Не дождавшись ответа, Владимир пожал ему руку, искренне засмеялся и тропой более ручейком побежал домой. Были каникулы и Владимир все чаще приходил к Иакову. Они читали книги о казацкой верность и побратимстве. Однажды, сидя на этом же камне, Владимир мечтательно признался, что влюбился.
Что такое любовь Яков еще не понимал. Странно это было слышать от уважительному Владимира, он еще мал, а уже хочет..., но тем занимаются взрослые парни и девушки, а ты...?
- Может, тебе это чувство еще не известно, а я уже им заболел, - серьезным тоном он поучал Иакова.
- Ну... - ну, так кто же она эта...?, - хотел сказать «цаца», но сдержался, чтобы не рассердить Владимира. - Кто же она?
- Не могу сказать, потому что это тайна.
- Как - тайна? Мы же собратья! - наступал Яков.
- Когда скажу..., - вздохнул Влодко. - Вот видишь: вода в ручейке прозрачная, чистая, видны все камешки на дне. А теперь, - взял палочку и замутил воду, размешал его с песчаным илом, - видишь, вода грязная и дна не видно. Так и любовь. Она чиста, прозрачна только для двоих, а когда тебе о ней расскажу, она перестанет быть нашей, ибо ты будешь той палочкой, что скаламутить наши чувства...
Яков с открытым ртом смотрел на побратима. Он такой мудрый... Пока Владимир размышлял о чистоте любви, а Иаков о его ум, вода в ручейке очистилась, посвітліла, снова были видны камни на дне ручья.
- Видишь, - обрадовался Яков, показаючи пальцем на прозрачную воду. Добрый собрат не может быть плохой палочкой.
Друзья наблюдали, как чистая вода плыла и плыла, обмывая малые и большие камни на своем пути. На долю секунды вода у них приостанавливалась, образуя шумок. Вода ссорилась с камешками, потому что они мешали ему плыть - чем больше камень, тем больше ссоры, тем больший шум. И откуда вода берется, что целыми днями и годами течет и не вытекает. Яков задумался над тем вечным, что окружало его. Вечная вода, вечное голубое небо и вечные посохлі стволы ив с роскошными зелеными кронами, которые ветвями пьют воду из ручейка. А кто выкопал те глубокие дебри, кто принес сюда камень, на котором они сидят. За время раздумий Владимир что-то чертил на страницах «Колокольчика». Наконец закрыл его.
- Я верю, что ты сохранишь мою тайну. Я подчеркнул буквы. Сложи их и узнаешь, кто она, - сказал Владимир, передавая другу журнал. - Только не предавай меня...
Вот перед Яковом лежит первая в жизни тайна, которую должен беречь, иначе на его голову упадет страшное слово - предательство. И любопытство победило, и он начал составлять из подчеркнутых букв имя загадочной девушки. Составил друг к другу и прочитал... Но ведь она старше Влодка! Да и не такая уж хорошая. Почему выбрал именно ее? И зачем ему эта тайна?
  
Сельские события перед войной
  
Перед войной кооператоры Галичины бросили клич: «Свой к своему за своим». Кооперативный магазин в Деренівці была открыта при читальне. Первым был лавочником Иван Стасишин. Этот клич стал ширмой торговли в еврейских магазинах. За этот клич евреи отомстили в 1940 году, перейдя на спвпрацю в НКВД и были причастны к массовым катувант украинской интеллигенции Чтобы блокировать лавку и Шойли и Габи, кооперативный комитет организовал в конце села свой филиал. Она размещалась во второй половине крестьянской избы переменно - то в Попадинових, то в Вовкових, а во время войны - в старой Палашки. Продавцами были: Луць Пружеляк, Фекла Тихолиз, Фекла Збаращук. На филиалы продавцами были Попадинова ( Грицишин) Крыльца, Марцінів Денис.
В тех незабываемых детских воспоминаниях особое место занимают церковные праздники. Рождественские - 6-9 января, Новый Год - 14 января, Иордан - 18 - 20 января, Пасхальные и Зеленые праздники, Ивана и Петра, 7 и 12-го июля, Спаса - 19 августа.
Добавьте к этому праздники в соседних селах, в которых люди имели родственные связи. В Залав'ю - Зеленые праздники, в Длинном - Рождество Пресвятой Богородицы, в Деренівці - Покровы, в Мшанці - Дмитрия. В детской памяти остались и церковные посты: Филипповка, Великий пост.
Рождественские праздники. Перед святой ужином отец вносил в дом дидуха. В углу на бамбетли ставил большой сноп пшеницы колосьями вплоть до потолка. На полу ( полы были далеко не во всех домах) розстеляв большую вязанку соломы. На стол тонким слоем стелил сено. Иметь застеляла поверх сена выглажено магільницею белую скатерть, на него клала большой калач, башку углу с маслом, медом и орехами. Перед ужином вся семья мылась, переодевалась в новое белье, праздничная одежда и совместно на коленях сказала «Отче наш». Все садились к ужину. Деревянными ложками доставали из поливаної макитры кутью. Потом мать или бабка подавали постный борщ с грибами, заливную рыбу, вареники с картошкой и капустой, голубцы из гречки, маринованные сельди и узвар.
Тетя Марина из Длинного передавала к праздникам живую рыбу, а на Николая обязательно еще и подарок для Иакова.
При ужина всегда горела свеча. Папа мама добрым словом вспоминали своих умерших родителей и дедов. После ужина дети шли колядовать в одиночку, или с вертепом. Шли только до тех домов, где светилось. За коляду хозяева давали детям деньги. Больше всего колядовали на Рождество. На второй и третий день Рождественских праздников колядовали