цветочках. Спинка отлетела, отброшенная мощным порывом. Кладоискатели рванули циновку вместе с медными пуговицами и, сдирая об пружины руки до крови, запустили пальцы в шерстяную набивку. Встревоженные пружины пели. Через пять минут стул был обгризено. От него остались рожки да ножки. Во все стороны катились пружины. Ветер носил гнилую шерсть по пустырю. Гнутые ножки лежали в яме. Бриллиантов не было.
- Ну что, нашли? - спросил Ипполит Матвеевич, задыхаясь.
Батюшка Федор, весь покрытый кусками шерсти, одсапувався и молчал.
- Вы аферист! - крикнул Ипполит Матвеевич.- Я вам морду набью, батюшка Федор!
- Руки коротки,- ответил батюшка.
- Куда же вы пойдете весь в пуху?
- А вам какое дело?
- Стыдно, батюшка! Вы просто вор!
- Я у вас ничего не украл!
- Как же вы узнали об этом? Использовали в своих личных интересах тайну исповеди? Очень хорошо! Очень красиво!
Ипполит Матвеевич с возмутительным "пфуй" покинул пустырь и, чистя на ходу рукава пальто, направился домой. На углу улицы Ленских событий и Єрофеївського переулка Воробьянинов увидел своего компаньона. Технический директор и главный руководитель концессии стоял чуть отвернувшись, подняв левую ногу,- ему чистили замшевый верх ботинок канареєчним кремом. Ипполит Матвеевич подбежал к нему. Директор беззаботно мурлыкал "Шиме":
Раньше проделывали это верблюды,
Раньше танцевали ботокуди,
А теперь танцует шиме целый мир...
- Ну, как жилотдел? - спросил он деловито и сразу же добавил: - Подождите, не рассказывайте, вы слишком взволнованы, остыньте.
Выдав чистильникові семь копеек, Остап взял Воробьянинова под руку и потащил его по улице. Все, что рассказал взволнован Ипполит Матвеевич, Остап выслушал с большим вниманием.
- Ага! Небольшая черная бородка? Так-так! Пальто с смушевим воротником? Понимаю. Этот стул из богадельни. Купленный сегодня утром за три рубля.
- Да вы подождите...
И Ипполит Матвеевич рассказал главному концессионеру все подлости отца Федора. Остап нахмурился.
- Кислое дело,- сказал он,- пещера Лейхтвейса. Таинственный соперник. Его надо опередить, а морду ему мы всегда потрогать успеем.
Пока друзья закусывали в пивной "Стенька Разин" и Остап добывал сведения, в каком доме был раньше жилотдел и учреждение содержится в нем теперь, день кончился.
Золотые битюги вновь стали коричневыми. Бриллиантовые капли холоділи на лету и падали со звоном на землю. В пивных и ресторане "Феникс" пиво поднялось в цене: наступил вечер. На Большой Пушкинской засветились электрические лампы и, возвращаясь домой с первой весенней прогулки с барабанным топотом прошел отряд пионеров.
Тигры, победы и кобры губплану таинственно светились под луной, что входил в город.
Идя домой с примовклим вдруг Остапом, Ипполит Матвеевич посмотрел на губпланівських тигров и кобр. По его времена здесь находилась губернская земская управа, и граждане очень гордились кобрами, считая их старгородську славную памятник.
"Найду",- подумал Ипполит Матвеевич, вглядываясь в гипсовую победу.
Тигры ласково махали хвостами, кобры радостно сокращались, и душа Ипполита Матвеевича наполнилась уверенностью.
Раздел X
Слесарь, попугай и гадалка
Дом № 7 в Перелешинськім переулке не принадлежал к лучшим зданий Старгорода. Два его этажа, построенные в стиле Второй империи, были украшены избитыми львиными мордами, чрезвычайно подобными лицо известного в свое время писателя Арцыбашева. Арцибашевських лиц было ровно восемь, по числу окон, что выходили в переулок. Содержались эти львиные морды в оконных ключах.
Были в доме еще две украшения, но уже чисто коммерческого характера. По одну сторону висела лазурная вывеска:
ОДЕССКАЯ БУБЛИЧНА АРТЕЛЬ
МОСКОВСКИЕ БАРАНКИ
На вывеске был нарисован молодого человека в галстуке и коротких французских брюках. Он держал в одной вивернутій руке сказочный рог средствам, откуда лавиной спадали охряные московские баранки, что продавались на случай спроса и одесские бублики. К тому же парень похотливо улыбался. По другую сторону упаковочная контора "Швидкоупак" сообщала о себе уважаемых граждан-заказчиков черной вывеской с круглыми золотыми буквами.
Даром что разница в вывесках и величине оборотного капитала была поразительная, оба эти разнородные предприятия осуществляли одно дело: спекулировали мануфактурой всех мастей - грубошерстою, тонкошерстою, хлопчатобумажной, а когда случался шелк красивых цветов и узоров, то и шелком.
Пройдя ворота, залитые туннельным мраком и водой, и повернув направо во двор с цементным колодцем, можно было увидеть две двери без крылец, что выходили прямо на острые камни двора. Дощечка тусклой меди с вырезанным на ней письменными буквами фамилией:
В. М. Полєсов
содержалась на правых дверях. Левые двери имели беленькую жестянку:
МОДЫ И ШЛЯПЫ
Это тоже было лишь для отвода глаз.
Внутри мастерской мод и шляп не было ни спартрі, ни украшения, ни безголовых манекенов с офицерской выправкой, ни головатых болванок для элегантных дамских шляпок. Вместо всей этой мишуры в трехкомнатной квартире жил непорочно белый попугай в красных исподних. Попугая одолели блохи, но пожаловаться он никому не мог, потому что не говорил человеческим голосом. Целыми днями попугай грыз семечки и спльовував шелухи на ковер сквозь решетку башенной клетки. Ему не хватало только гармоники и новых с присвистом галош, чтобы быть подобным подвыпившего кустаря-одиночки. На окнах колыхались темные коричневые занавески с блямбами. В квартире преобладали темно-коричневые тона. Над пианино висела репродукция с картины Беклина "Остров мертвых" в раме фантази темно-зеленого полированного дуба, под стеклом. Один рог стекла давно вылетел, и обнаженная часть картины была так засиджена мухами, что совершенно сливалась с рамой. Что творилось в этой части острова мертвых - узнать было уже невозможно.
В спальне на кровати сидела сама хозяйка и, опираясь локтями на восьмиугольный столик, застеленный нечистой скатертью ришелье, раскладывала карты. Перед ней сидела вдова Грицацуєва в пушистой шали.
- Должен вас предупредить, девушка, что я за сеанс меньше пятидесяти копеек не беру,- сказала хозяйка.
Вдова не знала преград в жажде найти нового мужа, согласилась платить указанную цену.
- Только вы, пожалуйста, и будущее,- жалобно попросила она.
- Вам надо гадать на даму треф.
Вдова возразила:
- Я всегда была червонная дама.
Хозяйка равнодушно согласилась и начала комбинировать карты. Определение вдовиної судьбы вчерне был дан уже через несколько минут. На вдову ждали большие и мелкие неприятности, а на сердце у нее лежал трефовый король, с которым дружила бубновая дама.
Набело гадали по руке. Линии руки вдовы Грицацуевой были чистые, мощные и безупречны. Линия жизни простиралась так далеко, что конец ее заехал в пульс, и если линия говорила правду, то вдова должна была бы дожить до страшного суда. Линии ума и искусства давали право надеяться, что вдова покинет торговлю бакалеей и подарит человечеству непревзойденные шедевры в какой угодно области искусства, науки или обществознанию. Бугорки Венеры у вдовы похожи были на маньчжурские сопки и говорили за чудесные запасы любви и нежности
Все это гадалка объяснила вдове словами и терминами, употребляемыми среди графологов, хиромантов и лошадиных барышников.
- Вот спасибо вам, мадамочко,- сказала вдова,- я уже теперь знаю, кто трефовый король. И бубнова краля мне тоже очень известная. А король, не мар'яжний?
- Мар'яжний, девушка.
Окрыленная вдова помчалась домой. А гадалка, сбросив карты в ящик, зевнула, показав пасть пятидесятилетней женщины, и пошла на кухню. Там она попоралась круг обеда, который грелся на керосинки "Грец", по-поварски вытерла руки о фартук, взяла ведро с отбитой где-эмалью и вышла на улицу по воду.
Она шла по двору, тяжело передвигаясь на плоских ступнях, ее напівспорохнілий бюст вяло прыгал в перефарбованій блузке. На голове рос веничек седоватого волосы. Она была старая, была грязноватая, смотрела на всех подозрительно и любила сладкое. Если бы Ипполит Матвеевич увидел ее сейчас, то ни за что не узнал бы Елены Боур, давней своей любовницы, о которой секретарь суда сказал когда-то стихами, что она "к по-целуям зовущая, вся такая воздушная". Возле колодца мадам Боур поздравил соседа Виктор Михайлович Полєсов, слесарь-интеллигент, набирал воду в бидон из-под бензина. В Полесова было лицо оперного черта, которого старательно мазали сажей, перед тем как выпустить на сцену.
Илья Ильф, Евгений Петров, Двенадцать стульев, Мадам Грицацуєва у гадалки
Обменявшись приветствиями, соседи заговорили о том, что интересовало весь Старгород.
- До чего дожили,- иронично сказал Полєсов,- вчера весь город обегал, плашек три восьмых дюйма достать не мог. Нет. Нет! А еще трамвай собираются пускать.
Елена Станиславовна, что имела о плашки на три восьмых дюйма такое же представление, какое имеет о сельское хозяйство слушательница хореографических курсов имени Леонардо да Винчи, думая, что творог добывают из вареников, высказала, тем не менее, свое сочувствие:
- Какие теперь магазины! Теперь только очереди, а магазинов нет. И названия у этих магазинов ужасные. Старгіко!..
- Нет, знаете, Елена Станиславовна, это еще глупости! У них четыре мотора "Всеобщей Электрической Компании" остались. Ну, эти кое-так пойдут, хоть кузова та-акое барахло!.. Стекло не на резине. Я сам видел. Дребезжать все это будет... Ужас! А остальные моторов - харьковская работа. Самый держпромколірмет. Слои не вытянут. Я на них смотрел...
Слесарь раздраженно замолчал. Его черное лицо блестело на солнце. Белки глаз были желтые. Среди кустарей с мотором, на которые богат был Старгород, Виктор Михайлович Полєсов был самый неповоротливый и чаще других осоромлювався. Причиной этого была его излишне вспыльчивая натура. Это был вспыльчив лентяй. Он всегда пенился. В собственной мастерской, которая находилась во втором дворе дома № 7 в Перелешинськім переулке, застать его было невозможно. Погасле переносное горно сиротой стоял посреди каменного сарая, по углам которого лежали грудами проколотые камеры, рваные протекторы "Треугольник", руди замки - такие огромные, что ими можно было запирать города,- мягкие баки на топливо с надписями "Indian" и "Wanderer", детская рессорная коляска, навеки заглохла динамка, гнилая кожаная сирица, промащене пакли, стерт наждачная бумага, австрийский штык и множество поцарапанного, гнутого и давленного хлама. Заказчики не находили Виктора Михайловича. Виктор Михайлович уже где-то давал распоряжения. Ему было не до работы. Он не мог спокойно видеть биндюжника, куда бы тот не ехал с грузом - в свой или чужой двор. Полєсов сразу же выходил во двор и, сложив руки на спине, презрительно наблюдал поведение извозчика. Наконец сердце его не выдерживало:
- Кто же так заезжает? - кричал он в ужасе.- Заворачивай!
Испуганный возница заворачивал.
- Куда же ты завертаєш, морда?! - страдал Виктор Михайлович, налітаючи на лошадь.- Предоставляли бы тебе за старых времен пощечин, тогда бы заворачивал.
Покомандувавши так с полчаса, Полєсов собирался был уже вернуть к мастерской, где ожидании его протекающий велосипедный насос, но здесь спокойную жизнь города вновь конечно нарушало какое-нибудь недоразумение. То на улице зчіплювались осями телеги, и Виктор Михайлович показывал, как лучше и быстрее их расцепить; то меняли телеграфный столб, и Полєсов проверял его перпендикулярность к земле собственным, специально вынесенным из мастерской визгом: то, наконец, проездила пожарная команда, и Полєсов, взволнованный звуками трубы и попеліючи от пламени беспокойства, бежал за колесницами.
Однако изредка Виктора Михайловича настигала стихия реального действия. На несколько дней он прятался в мастерскую и молча работал. Дети свободно бегали по двору и кричали, что хотели, биндюжники описывали во дворе какие угодно кривые, телеги на улицы вообще переставали сцепляться, и пожарные колесницы и катафалки одиноко катили на пожар,- Виктор Михайлович работал. Однажды, после такого запоя, он вывел во двор, как барана за рога, мотоцикл, составленный из кусочков автомобилей, огнетушителей, велосипедов и печатных машинок. Мотор на полторы силы был вандерерівський, колеса давидсонівські, а остальные главных частей уже давно потеряла фирму. С седла свисал на шпагатику картонный плакат "Проба". Собралась толпа. Не глядя ни на кого, Виктор Михайлович закрутил рукой педаль. Искры не было минут десять. Затем послышалось железное чавканье, прибор задрожал и обвился грязным дымом. Виктор Михайлович бросился в седло, и мотоцикл, набрав огромную скорость, вынес его через тоннель на середину брусчатки и сразу же остановился, словно подрезанный пулей. Виктор Михайлович собирался был уже слезть и обревізувати свою загадочную машину, как вдруг она дала задний ход и, пронеся своего творца через тот же туннель, остановилась на исходном пункте - посреди двора, буркітливо ахнула и взорвалась. Виктор Михайлович уцелел чудом и из обломков мотоцикла в очередной запойный период смастерил стационарный двигатель, весьма был подобен настоящего, но не работал.
Венцом академической деятельности слесаря-интеллигента была эпопея с воротами соседнего дома № 5. Житлотовариство этого дома заключило с Виктором Михайловичем соглашение, по которому Полєсов брал на себя обязательства починить железные ворота дома и покрасить их в какой-нибудь экономический цвет, на свое усмотрение. С другой стороны, житлотовариство обязалось заплатить В. М. Полєсову после приемки работы специальной комиссией двадцать один рубль семьдесят пять копеек. Гербовые марки были отнесены на счет исполнителя работы.
Виктор Михайлович поднял и понес ворота, как Самсон. В мастерской он с энтузиазмом приступил к работе. Два дня ушло на розклепування ворот. Разобрали их на составные части. Чугунные завитки лежали в детской колясочке; железные штанги и копья составлен под станок. Еще несколько дней ушло на осмотр повреждений. А потом в городе случилась большая неприятность: на Дровяной лопнула магистральная водопроводная труба, и Виктор Михайлович остальные недели провел на месте аварии, иронически улыбаясь, покрикивая на рабочих и поминутно заглядывая в провалину.
Когда организаторский пыл Виктора Михайловича немного успокоился, он снова подступил к воротам, но было поздно: дворовые дети играли чугунными завитками и копьями ворот дома № 5. Увидев разгневанного слесаря, дети с перепугу покидали игрушки и разбежались. Половины завитков уже не было, и найти их не повезло. После этого случая Виктор Михайлович совсем охладел к воротам.
А в доме № 5, раскрытом настежь, происходили ужасные события. С чердаков воровали мокрое белье и одного вечера потащили даже закипевший во дворе самовар. Виктор Михайлович лично принимал участие в погоне за вором, но вор, хоть и нес в вытянутых вперед руках кипящий самовар, из жестяной трубы которого било пламя, бежал очень резво и, оборачиваясь назад, распекал переднего в погоне Виктора Михайловича нечистыми словами. Но больше всех пострадал дворник дома № 5. Он потерял свой щонічний заработок ворот не было, нечего было открывать, и подгулявшим квартирантам ни за что было отдавать свои гривенники. Сначала дворник приходил спрашивать, скоро будут собраны ворота, потом умолял Христом-богом, а под конец начал произносить невнятные угрозы. Жилье-общество посылало Виктору Михайловичу листовні напоминание. Дело пахло судом. Положение напружувалось день при дне.
Стоя у колодца, гадалка и слесарь-энтузиаст вели дальше разговор.
- При наличии отсутствия просмолених шпал,- кричал Виктор Михайлович на весь двор,- это будет не трамвай, а беда именно!
- Когда же все это кончится? - сказала Елена Станиславовна.- Живем как дикари.
- Конца-края этому нет... Подумаешь! Знаете, кого я сегодня видел? Воробьянинова.
Елена Станиславовна прихилилась до колодца, от удивления так и держачи впереди себя полное ведро с водой.
- Прихожу я в коммунхоз продлить договор на аренду мастерской, иду по коридору. Вдруг подходят ко мне двое. Смотрю - что-то знакомое. Вроде вороб'яніновське лицо. И спрашивают: "Скажите, что здесь за учреждение когда-то была в этом доме?" Я говорю, что когда-то здесь была женская гимназия, а потом жилотдел. А вам зачем? - спрашиваю. А они говорят "спасибо" и пошли себе дальше. Здесь я ясно увидел, что это сам Воробьянинов, только без усов. Откуда он здесь взялся? И тот, второй, с ним был - красавец мужчина. Явно бывший офицер. И тут я подумал...
В эту минуту Виктор Михайлович заметил что-то неприятное. Урвавши язык, он схватил свой бидон и быстро спрятался за ящик для мусора. Во двор медленно вошел дворник дома № 5, остановился у колодца и начал осматривать дворовые постройки. Не заметив нигде Виктора Михайловича, он загрустил.
- Витьки-слесаря опять нет? - спросил он у Елены Станиславовны.
- Ах, ничего я не знаю,- сказала гадалка,- ничего я не знаю.
И освоена большим волнением, выплескивая воду из ведра, она торопливо пошла к себе.
Дворник погладил цементный сторону колодца и направился к мастерской. За два шага от вывески:
ХОД В СЛЕСАРНУЮ МАСТЕРСКУЮ
красовалась вывеска:
СЛЕСАРНАЯ МАСТЕРСКАЯ
И
ПОЧИНКА ПРИМУСОВ
под которой висел тяжелый замок. Дворник ударил ногой в замок и с ненавистью сказал:
- У, гангрена!
Дворник стоял возле мастерской еще минуты три, наливаясь страшным ядовитым гневом, потом с грохотом оторвал вывеску, понес ее на середину двора, к колодцу, и, став на нее обеими ногами, снял ссору.
- Ворюги у вас в доме номер семь живут! - кричал дворник.- Сволочь всякая! Гадюка семибатюшна! Среднее образование имеет!.. Что мне ота среднее образование!.. Гангрена проклятая!..
В это время семибатюшна гадюка со средним образованием сидела за помойкой на бидоне и скучала.
С треском распахивались рамы, и из окон выглядывали веселые жители. С улицы во двор неторопливо входили интересные. Завидев аудиторию, дворник распалился еще сильнее.
- Слесарь-механик! - воскликнул дворник.- Аристократ собачий!
Парламентарні высказывания дворник обильно пересыпал нецензурными словами, которым отдавал предпочтение. Утла женский пол, густо облепив подоконник, ужасно возмущалась на дворника, но от окон не отходила.
- Морду розквашу! - бесился дворник.- Образованный!
Когда скандал был в зените, прибыл милиционер и молча начал тянуть скандалиста к района. Милиционеру помогали молодцы из "Швидкоупаку".
Дворник покорно обнял милиционера за шею и зарыдал навзрыд.
Опасность миновала.
Тогда из-за помойки выскочил знудьгований Виктор Михайлович. Аудитория зашумела.
- Хам! - закричал Виктор Михайлович вслед процессии.- Хам! Я тебе покажу! Мразь!
Дворник с горьким рыданием ничего этого не услышал. Его несли на руках в отделение. Туда же, как вещественное доказательство, потащили вывеску "Слесарная мастерская и починка примусов".
Виктор Михайлович еще долго гороїжився.
- Высоко несутся, сукины сыны! - говорил он зрителям.- Хамы!
- Ладно вам, Виктор Михайлович! - крикнула из окна Елена Станиславовна.- Зайдите ко мне на минуточку.
Она поставила перед Виктором Михайловичем блюдце компота и, прохаживаясь по комнате, принялась расспрашивать.
- Да говорю же вам, что это он, без усов, но он,по - своему обыкновению кричал Виктор Михайлович,- ну вот, знаю я его прекрасно! Воробьянинов, вылитый!
- Тише вы, господи! Зачем он сюда приехал, как вы думаете?
На черном лице Виктора Михайловича сложилась ироническая улыбка:
- Ну, а как вы думаете? - Он улыбнулся с еще большей иронией.- Во всяком случае не договоры с большевиками подписывать.
- Вы думаете, что ему грозит опасность?
Запасы иронии, призбирані Виктором Михайловичем за десять лет революции, были неисчерпаемы. На лице ему заиграли серии смешков различной силы и скепсиса.
- Кому в Советской России не грозит опасность, тем более мужчине в таком положении, как Воробьянинов? Усы, Елена Станиславовна, зря не бреют.
- Его прислали из-за границы? - спросила Елена Станиславовна, чуть не задохнувшись.
- Безусловно,- сказал гениальный слесарь.
- С какой же целью он здесь?
- Не будьте ребенком.
- Безразлично. Мне надо его видеть.
- А вы знаете, чем рискуете?
- Да мне все равно! После десяти лет разлуки я не могу не повидаться с Ипполитом Матвійовичем.
Ей и впрямь показалось, что судьба разлучила их тогда, когда они любили друг друга.
- Умоляю вас, найдите его! Узнайте, где он! Вы везде бываете! Вам будет нетрудно! Скажите, что я хочу его видеть. Слышите?
Попугай в красных підштанках, дрімавши на шесте, перепугался шумного разговора, перевернулся вниз головой и в такой позе замер.
- Елена Станиславовна,- сказал слесарь-механик, вставая и прижимая руку к груди,- я найду его и налажу с ним связь.
- Может, вы хотите еще компота? - гадалка была тронута.
Виктор Михайлович съел компот, прочитал злобную лекцию о неправильной строение папужої клетки и попрощался с Еленой Станиславовной, порекомендовав ей держать все в найсуворішім секрете.
Раздел XI
Алфавит "Зеркало Жизни"
Второго дня компаньоны убедились, что жить в дворницкой дальше неудобно. Ворчал Тихон, что совсем обалдел после того, как увидел господина сначала чорновусим, потом зеленовусим, а под конец и совсем без усов. Спать было не на чем. В дворницкой стоял запах гнилого кізяка, что струился от новых валенок Тихона. Старые валенки стояли в углу и воздуха тоже не озонировали.
- Считаю вечер воспоминаний закрытым,- сказал Остап,- надо переезжать в гостиницу.
Ипполит Матвеевич вздрогнул:
- Этого нельзя.
- Почему?
- Там придется прописаться.
- С паспортом не в порядке?
- Да нет, с паспортом все в порядке, но в городе мое имя широко известно. Пойдет молва.
Концессионеры задумчиво помолчали.
- А фамилия Михельсон вам нравится? - неожиданно спросил прекрасный Остап.
- Который Михельсон? Сенатор?
- Нет. Член союза совторгслужащих.
- Я вас не понимаю.
- Это из-за недостатка технических навыков. Не будьте невинным ягненком.
Бендер вытащил из зеленого пиджака профсоюзную книжку и передал Іполитові Матвеевич.
- Конрад Карлович Михельсон, сорока восьми лет, беспартийный, холост, член союза с тысяча девятьсот двадцать первого года, чрезвычайно моральная лицо, мой хороший знакомый, кажется, друг детей... Но вы можете не дружить с детьми: этого от вас милиция не потребует.
Ипполит Матвеевич покраснел:
- Но удобно ли это?
- По сравнению с нашей концессией этот поступок, хотя и предусмотренное Уголовным кодексом, однако имеет невинный характер детской игры в панаса.
Воробьянинов все-таки заупрямился.
- Вы идеалист, Конрад Карловичу. Вам еще повезло, а то, представьте себе, вдруг вам пришлось бы стать каким-нибудь Папа-Христозопулом или Зловуновим.
Сразу же дано согласие, и концессионеры, не попрощавшись с Тихоном, выбрались на улицу.
Остановились они в меблированных комнатах "Сорбонна". Остап переполошил весь небольшой штат гостиничной обслуги. Сначала он осматривал номера на семь рублей, но был недоволен их меблировка. Отделка номеров на пять рублей понравилось ему больше, но ковры были какие-то облезлые и возмущал запах. В номерах на три рубля было все в порядке, за исключением картин.
- Я не могу жить в одной комнате с пейзажами,- сказал Остап.
Пришлось поселиться в номере за рубль восемьдесят. Там не было пейзажей, не было ковров, а меблировка было строго соблюдено: две кровати и ночной столик.
- Стиль каменного века,- одобрительно заметил Остап.- А доисторические животные в матрасах не водятся?
- Как на сезон,- сказал лукавый коридорный,- если, к примеру, губернский съезд какой-нибудь, то, конечно, нет, потому пассажиров бывает много и перед ними делают генеральную чистку. А в другое время действительно случается, что и набегают. Из соседних номеров "Ливадия".
Того же дня концессионеры побывали в Старкомгоспі, где получили все нужные сведения. Оказалось, что жилотдел был расформирован 1921 года и что большой архив его был соединен с архивом Старкомгоспу.
Дело взялся великий комбинатор. Вечером компаньоны уже знали домашний адрес заведующего архива Варфоломея Коробейникова, бывшего чиновника канцелярии градоначальства, ныне служащего конторской работы.
Остап прибрался в гарусний жилет, выбил о спинку кровати пиджак, выманил у Ипполита Матвеевича рубль двадцать копеек на представительство и направился с визитом к архивариуса. Ипполит Матвеевич остался в "Сорбонне" и, волнуясь, начал ходить в пробеле между двумя кроватями. "Этого вечера, зеленого и холодного, решалась судьба всего замысла. Если повезет достать копии ордеров, за которыми распределялись изъяты из вороб'яніновського особняка мебель, можно считать, что дело наполовину удалась. Впереди ждали еще трудности, конечно, невероятные, но нить была бы уже в руках.
- Чтобы нам ордера достать,- прошептал Ипполит Матвеевич, падая на кровать,- чтобы нам ордера!..
Пружины разбитого матраса кусали его, как блохи. Он не чувствовал этого. Он еще неясно представлял себе, что произойдет после получения ордеров, но был уверен, что тогда все пойдет как по маслу: "А маслом,- почему-то вертелось у него в голове,- каши не испортишь".
Тем временем каша заварювалась большая. Обуянные розовой мечтой, Ипполит Матвеевич переворачивался с боку на бок на постели. Пружины под ним мекали.
Остапу пришлось перетяти весь город. Коробейников жил на Гусищі - окрестности Старгорода.
Там жили преимущественно железнодорожники. Иногда над домами, по насыпи, огороженном бетонным тонкостенным стеной, с сопением задним ходом проходил паровоз. Крыши домов на мгновение опромінювались вспышками паровозной топки. Иногда катились пустые вагоны, иногда взрывались петарды. Среди лачуг и временных бараков тянулись длинные кирпичные корпуса еще сырых кооперативных домов.
Остап преминул лучезарный остров - железнодорожный клуб, в бумажке проверил адрес и остановился возле домика архивариуса. Он крутанул звонок с выпуклыми буквами "прошу крутить".
После долгих вопросов, "в кого" и "чего", ему открыли, и он оказался в темном, заставленном шкафами прихожей. Во тьме кто-то дышал на Остапа, но ничего не говорил,
- Где здесь гражданин Коробейников? - спросил Бендер.
Мовчазнодишна человек взял Остапа за руку и ввела в освещенной висячей керосиновой лампой столовой. Остап увидел перед собой маленького старичка - щеголя с гибкой спиной. Не было никакого сомнения, что этот старик и есть гражданин Коробейников. Остап без приглашения придвинул стул и сел"
Старичок безбоязненно смотрел на самоправця и молчал. Остап благородно первый начал разговор:
- Я к вам по делу. Вы служите в архиве Старкомгоспу?
Спина дедушке зарухалась и выгнулась - в знак согласия.
- А перед тем служили в житловідділі?
- Я везде служил,- сказал старик весело.
- Даже в канцелярии градоначальства?
При этом Остап грациозно улыбнулся. Спина старичка долго гадючилась и наконец остановилась в положении, которое свидетельствовало, что служба в градоначальстві - дело давнее и что все держать в памяти вещь совершенно невозможная.
- А позвольте все-таки узнать, чем обязан? - спросил хозяин, с любопытством глядя на гостя.
- Позволю,- ответил гость,- Я - Воробьянинова сын.
Илья Ильф, Евгений Петров, Двенадцать стульев, Варфоломей Коробейников
- Это какого же? Предводителя?
- Его.
- А он что, жив?
- Умер, гражданин Коробейников. Почил.
- Да,- без особой печали произнес старик,- печальное событие. Но, кажется, у него детей не было?
- Не было,- любезно подтвердил Остап.
- Как это?..
- Ничего. Я от морганатического брака.
- Не Елены Станиславовны сынок будете?
- Ага. Ее.
- А как ее здоровье?
- Маман давно в могиле.
- Да, да, ой, как грустно!
И долго еще старик смотрел со слезами сочувствия на Остапа, хотя не далее как сегодня видел Елену Станиславовну на базаре, круг мясных ларьков.
- Все умирают,- сказал он.- А все-таки разрешите узнать, в каком деле, уважаемый, простите, не знаю вашего имени...
- Вольдемар,- быстро сообщил Остап.
- Владимир Ипполитович? Очень хорошо. Да, Я вас слушаю, Владимир Іполитовичу.
Старичок присел к столу, застеленного белой клеенкой в узорах, и заглянул в самые глаза Остапу.
Остап отборными словами выразил свой семейный сумм. Он очень сожалеет, что ворвался так поздно к жилья вельмиповажного архивариуса и нанес ему хлопот своим визитом, но надеется, что вельмиповажний архивариус простит ему, когда узнает, какое чувство заставило его к этому.
- Я хотел бы,- с невыразимой сыновней любовью закончил Остап,- найти что-нибудь из мебели своего отца, чтобы сохранить о нем память. Не знаете ли вы, кому передано мебель из дома моего папа?
- Сложное дело,- ответил старик, подумав,- это только богатому человеку под силу... А ваша, простите, какая профессия?
- Свободная профессия. Собственная м'ясохолодобойня на артельных началах в Самаре.
Старик с сомнением взглянул на зеленый реквизит молодого Воробьянинова, но не возражал.
"Проворный парень",- подумал он.
Остап, который на то время закончил свои наблюдения над Коробейниковим, решил, что "старичок - типичная сволочь".
- Так вот,- сказал Остап.
- Так вот,- сказал архивариус,- трудно, но можно...
- Нужны затраты? - помог владелец мясохладобойни.
- Небольшая сумма...
- Ближе к телу, как говорит Мопассан. Сведения будут оплачены.
- Ну что же, положите семьдесят рублей.
- Это почему так много? Овес нынче дорог?
Старичок мелко задребезжал, извиваясь позвоночником.
- Изволите шутить...
- Согласие, папашо. Деньги против ордеров. Когда к вам зайти?
- Деньги при вас?
Остап недвусмысленно поляскав себя по карману.
- Тогда, пожалуйста, хоть сейчас,- торжественно сказал Коробейников.
Он зажег свечу и повел Остапа до соседней комнаты. Там, кроме кровати, на которой, очевидно, спал хозяин дома, стоял письменный стол, забросан бухгалтерскими книгами, и длинная канцелярский шкаф с открытыми полками. До ребер полок была приклеена печатные буквы: А, Б, В и далее, к ар'єргардної буквы Я. На полках лежали пачки ордеров, перевязанные свежим веревками.
- Ого! - сказал Остап в восторге.- Полный архив на дому!
- Совершенно полный,- скромно сказал архивариус.- Я, знаете, на всякий случай... Комунгоспові он не нужен, а мне на старости лет может пригодиться... Живем мы, знаете, как на вулкане... Все может случиться... Кинутся тогда люди искать мебель, а где они, мебель? Вот они где! Здесь они! В шкафу. А кто сохранил, кто воспитал? Коробейников! Вот господа спасибо и скажут стареньком, помогут на старости лет... А мне много не надо - десяточку за каждый ордерок подадут - и на том спасибо... А то иди, попробуй, ищи ветра в поле" Без меня не найдут!
Остап восторженно смотрел на старичка.
- Странная канцелярия,- сказал он,- полная механизация. Вы просто герой труда!
Польщен архивариус начал знакомить гостя с деталями любимого труда. Он развернул огромные книги учета и распределения.
- Все здесь,- сказал он,- весь Старгород! Вся мебель! У кого когда взято, кому когда выдано. А вот - алфавитная книга, зеркало жизни! Вам о чьи мебель? Купца первой гильдии Ангелова? Пожалуйста. Смотрите на букву А. Буква А, Ак, Ам, Ан, Ангелов... Номер? Вон он! 82 742. Теперь книгу учета сюда. Страница 142. Где Ангелов? Вот Ангелов. Взято в Ангелова 18 декабря 1918 года: рояль "Беккер" № 97 012, табурет к нему мягкий, бюро две штуки, гардеробов четыре (два красного дерева), шифоньер один и все такое... А кому дано?.. Смотрим книгу распределения. Тот самый номер 82 742... Дано... Шифоньер - в горвоенкомат, гардеробов три штуки - в детский интернат "Жаворонок"... И еще один гардероб - в личное распоряжение секретаря Старпродкомгубу. А рояль куда пошел? Пошел рояль в собес, в 2-й дом. И по сей день там есть рояль...
"Что-то не видел я там такого рояля",- подумал Остап, вспомнив сором'язне личико. Альхена.
- Или, к примеру, в управителя канцелярии городской управы Муріна... На букву М, следовательно, и надо искать. Все здесь. Весь город. Рояли здесь, козетки всевозможные, трюмо, кресла, бутербродов, пуфики, люстры... Сервизы даже, и те есть...
- Ну,- сказал Остап,- вам надо поставить памятник нерукотворный. Однако ближе к делу. К примеру, буква В.
- Есть буква,- охотно отозвался Коробейнкков.- Сейчас. Вм, Вн, Ворицький, № 48 238 Воробьянинов, Ипполит Матвеевич, отец ваш, царство ему небесное, большой души был человек... Рояль "Беккер" № 54 809, китайские вазы, маркированные - четыре, французского завода "Севр", ковров обюсонів - восемь, разных на размер, гобелен "Пастушка", гобелен "Пастух", текінських ковров - два, хоросанських ковров - один, медвежье чучело с подносом - одно, спальный гарнитур - двенадцать мест, гарнитур для столовой - шестнадцать мест, гарнитур для гостиной - четырнадцать мест, ореховый, мастера Гамбса работы...
- А кому роздано? - нетерпеливо спросил Остап.
- Это мы сейчас. Медвежье чучело с подносом - во второй район милиции. Гобелен "Пастушка" в клуб водников. Ковры обюсон, текінські и хоросан - в Наркомзовнішторг, спальный Гарнитур - в союз охотников, гарнитур для столовой - в Старгородську филиал Головчаю. Гарнитур для гостиной ореховый - частями. Круглый стол и стул один - во 2-й дом собеса, софа с гнутой спинкой - в распоряжение житловідділу (к этому времени в прихожей стоит, всю обивку замусолила сволочь); и еще один стул - товарищу Грицацуєву, как инвалиду империалистической войны, согласно его заявлению и резолюцией завжитловідділу т. Буркина. Десять стульев в Москву, в музей мебльової мастерства, в соответствии с циркулярным письмом Наркомпроса... китайские Вазы, маркированные...
- Хвалю,- сказал Остап, торжествуя,- это конгеніально! Хорошо было бы и на ордера посмотреть.
- Сейчас, сейчас и до ордеров доберемся. На № 48 238, литера В.
Архивариус подошел к шкафу и, став на цыпочки, достал нужную пачку.
- Вот она. Все вашего отца мебель здесь. Вам все ордера?
- Куда мне все.. Так... воспоминания детства - гарнитур из гостиной... Помню, играл я в гостиной на ковре хоросан, глядя на гобелен "Пастушка"... Замечательное было время, золотое детство!.. Так вот гарнитуром из гостиной мы, папашо, и ограничимся.
Архивариус с любовью начал разглаживать пачку зеленых корешков и принялся разыскивать там нужны ордера. Коробейников отобрал пять штук. Один ордер на десять стульев, два - по одному стулу, один - на круглый стол и один - на гобелен "Пастушка".
- Пожалуйста. Все как следует. Где что стоит - все известно. На корешках все адреса прописаны и собственноручная подпись получателя. Следовательно, никто, на случай чего, не одкараскається. Может, хотите гарнитур генеральши Поповой? Очень хороший. Тоже гамбсівська работа.
Но Остап, под влиянием любви исключительно к родителям, схватил ордера, засунул их на дно боковой карман, а от генеральшиного гарнитура отказался.
- Можно розписочку писать? - спросил архивариус, ловко изгибаясь.
- Можно,- любезно сказал Бендер,- пишите, борец за идею.
- Так я уже напишу.
- Катайте!
Перешли к первой комнаты. Коробейников каллиграфическим почерком написал расписку и, улыбаясь, передал ее гостю. Главный концессионер чрезвычайно почтительно взял бумажку двумя пальцами правой руки и положил его в тот же карман, где уже лежали драгоценные ордера.
- Ну, бывайте,- сказал он, прищурившись,- я вам, кажется, доставил немало хлопот. Не смею больше мешать вам своим присутствием. Вашу руку, управляющему канцелярии.
Ошарашенный архивариус вяло пожал поданную ему руку.
- Бывайте,- повторил Остап. Он двинулся к выходу.
Коробейников ничего не понял. Он даже взглянул на стол, не оставил ли там гость денег, но и на столе денег не было. Тогда архивариус очень тихо спросил:
- А деньги?
- Какие деньги? - сказал Остап, одчиняючи двери.- Вы, кажется, спросили про какие-то деньги?
- Конечно же! За мебель! За ордера!
- Голубчик,- пропел Остап,- ей-богу, клянусь честью покойного отца. Рада бы душа, и нет, забыл взять с текущего счета...
Старичок задрожал и вытащил заранее непутевую свою лапку, пытаясь задержать ночного посетителя.
- Тише, дурак,- сказал Остап грозно,- говорят тебе не китайским языком - завтра, значит завтра. Ну, бывайте! Пишите письма!..
Дверь с треском захлопнулась. Коробейников снова открыл их и выбежал на улицу, но Остапа уже не было. Он быстро шел мимо городов. Локомотив, проезжал через виадук, осветил его своими огнями и оклубив дымом.
- Лед тронулся! - закричал Остап машинисту.- Лед тронулся, господа присяжные заседатели!
Машинист не расслышал, махнул рукой, колеса машины сильнее задергали стальные локти кривошипов, и паровоз помчался дальше.
Коробейников постоял на лютом ветру минуты две и, противно лихословлячи, повернул к своему домику. Невыносимая горечь охватила его. Он стаз посреди комнаты и начал яростно пинать ногой стол. Подпрыгивала пепельница, сделанная на манер галоши с красной надписью "Треугольник", и стакан цокнулася с карафкою.
Еще никогда Варфоломей Коробейников не был так подло обманут. Он мог обмануть кого угодно, но здесь его обманули с такой гениальной простотой, что он долго еще стоял, стуча по толстых ножках обеденного стола.
Коробейникова на Гусищі звали Варфоломійовичем. Обращались к нему только в крайней необходимости. Варфоломеевич принимал в заведение вещи и определял людоедские проценты. Он жил с этого уже несколько лет и еще ни разу не попался. А теперь он прогорав на лучшей своей коммерческой деле, от которой надеялся больших барышей и обеспеченной старости
- Шутите?! - вскрикнул он, вспомнив отпетые ордера.- Теперь деньги только вперед. И как же это я маху дал? Своими руками отдал ореховый гарнитур для гостиной!.. Самому гобеленовые "Пастушка" цены не сложить! Ручная работа!..
Звонок "прошу крутить" давно уже крутила чья-то неуверенная рука, и не успел Варфоломеевич вспомнить, что входные двери остались одчинені, как в прихожей что-то тяжело грохнуло, и голос человека, заблудившегося в лабиринте шкафов, умоляюще крикнул:
- Куда здесь зайти?
Варфоломеевич вышел в прихожую, влечение к себе чье-то пальто (на ощупь - драп) и ввел в столовой отца Федора.
- Простите Великодушно,- сказал отец Федор.
Через десять минут взаимных недомолвок и хитростей выяснилось, что гражданин Коробейников действительно имеет некоторые сведения о мебель Воробьянинова, а батюшка Федор не отказывается за эти сведения заплатить. Кроме того, к великому удовольствию архивариуса, оказалось, что посетитель родной брат бывшего предводителя и страстно желает сохранить о нем память, приобретя ореховый гарнитур для гостиной. С этим гарнитуром у брата Воробьянинова были связаны самые теплые воспоминания юности.
Варфоломеевич пригласил сто рублей. Память брата посетитель расценивал куда ниже, рублей на тридцать. Сошлись на пятидесяти.
- Деньги я попросил бы наперед,- заявил архивариус,- это мое правило.
- А это ничего, что я золотыми десятками? - заспешил батюшка Федор, разрывая подшивку пиджака.
- По курсу возьму. По девять с половиной. Сегодняшний курс.
Востриков вытряхнул из колбаски пять жовтячків, досыпал к ним два с половиной серебром и подсунул всю кучку до архивариуса. Варфоломеевич дважды пересчитал монеты, сгреб их в горсть, попросил гостя минуточку подождать и пошел по ордера. В своей тайной канцелярии Варфоломеевич долго не думал, развернул алфавит - зеркало жизни на букву П, быстро нашел нужный номер и взял с полки пачку ордеров генеральши Поповой. Розпанахавши пачку, Варфоломеевич выбрал из нее только ордер, выданный ооо. Брунсу, что проживает по Виноградной, 34, на двенадцать ореховых стульев фабрики Гамбса. Удивляясь своей сообразительности и умению выкручиваться, архивариус улыбнулся и отнес ордера покупателю.
- Все в одном месте? - воскликнул покупатель.
- Один к одному. Все там стоят. Гарнитур прекрасный. Пальчики оближете. А впрочем, вам об этом говорить! Вы сами знаете!
Батюшка Федор долго и восторженно тряс руку архіваріусові и, отведав обильных ударов об шкафы в прихожей, исчез в ночной темноте.
Варфоломеевич долго еще смеялся над пошитой в глупые покупателя. Золотые монеты он разложил рядком на столе и долго сидел, сонно глядя на пять ясных кружочков.
"И чего это их на вороб'яніновські мебель потянуло? - подумал он.- С ума сошли".
Он разделся, невнимательно помолился богу, лег в узкую девичью постель и озабоченно заснул.
Раздел XII
Знойная женщина - мечта поэта
Ночь сожрала холод до конца. Стало так тепло, что у ранних прохожих ныли ноги. Воробьи плели всякие глупости. Даже курица, вышла из кухни в гостиничный двор, почувствовала прилив сил и попыталась взлететь. Небо было в мелких облачных галушках, из ящика для мусора струмив запах фиалки и супа пейзан. Ветер млел под карнизом. Коты расположившимся на крыше и, снисходительно щурясь, смотрели во двор, через который бежал коридорный Александр с пакою грязного белья.
В коридорах "Сорбонны" зашумели. На открытие трамвая из уездов съезжались делегаты. С гостиничной линейки с вывеской "Сорбонна" высыпал их целая группа.
Солнце грело что было силы. Взлетали д'горі жолоблені железные шторы магазинов. Радпрацівники, что вышли на службу в ватных пальто, задыхаясь, розстібались, чувствуя тяжесть весны.
На Кооперативной улице возле переполненного грузового автомобиля Млинбуду лопнула рессора, и Виктор Михайлович Полєсов, прибыв на место события, давал советы.
В номере, умебльованім с деловой роскошью (две кровати и ночной столик), послышался конский храп и ржание: Ипполит Матвеевич весело умывался и прочищал нос. Великий комбинатор лежал в постели, рассматривая повреждения на штиблетах.
- Кстати,- сказал он,- прошу оплатить задолженность.
Ипполит Матвеевич вынырнул из полотенца и взглянул на компаньона банькатими, без пенсне, глазами.
- Что вы на меня смотрите, как солдат на вошь? Что вас удивило? Задолженность? Так! Вы мне должны деньги. Я вчера забыл вам сказать, что по ордера я заплатил, согласно с вашими полномочиями, семьдесят рублей. К этому прилагаю расписку. Перебросьте сюда тридцать пять рублей. Концессионеры, надеюсь, участвуют в расходах на одинаковых основаниях?
Ипполит Матвеевич надел пенсне, прочел записку и с грустью отдал деньги. Но даже это не могло омрачить его радости. Богатство было в руках. Пылинка тридцати рублей исчезла в сиянии бриллиантовой горы.
Ипполит Матвеевич, лучезарно улыбаясь, вышел в коридор и начал прогуливаться. Планы нового, построенного на драгоценном фундаменте, жизнь радовали его. "А святой отец? - ехидно думал он.- Дурак дураком остался. Не видать ему стульев, как своей бороды".
Дойдя конец коридора, Воробьянинов обернулся. Белые в трещинах дверь № 13 растворились, и прямо навстречу ему вышел батюшка Федор в синей косоворотке, подпоясанной потертым черным шнурком с пышной кисточкой. Доброе лицо его расплывалось от счастья. Он тоже вышел в коридор на прогулку. Соперники несколько раз встречались и, победно поглядывая друг на друга, шли дальше. Конец коридора оба вместе возвращались и снова приблизились... В груди Ипполита Матвеевича бурлила захвата. Тем самым чувством был захвачен и батюшка Федор. Чувство жалости к побежденному противнику овладевало обоих. Наконец, во время пятого рейса, Ипполит Матвеевич не выдержал.
- Здравствуйте, батюшка,- сказал он несказанно облесливо.
Батюшка Федор собрал весь сарказм, подаренный ему от бога, и ответил:
- Доброе утро, Іполите Матвеевич.
Враги разошлись. Когда пути им совпали снова Воробьянинов молвил:
- Не ударил я вас во время последней встречи?
- Да нет, что это вы, очень приятно было встретиться,- радостно ответил батюшка Федор.
Их снова разнесло. Физиономия отца Федора начала возмущать Ипполита Матвеевича.
- Службы, видимо, уже не правите? - спросил он при следующей встрече.
- Где там править! Прихожане по городам разбежались, сокровища ищут.
- Заметьте - свои сокровища. Свои.
- Мне неизвестно чьи, а только ищут.
Ипполит Матвеевич хотел сказать какую-нибудь гадость и даже разжал для этого рот, но придумать ничего не смог и сердито направился в свой номер. Через минуту оттуда вышел сын турецко-подданного - Остап Бендер в голубом жилете, и, наступая на шнурки от ботинок, направился к Вострикова. Розы на щеках отца Федора увяли и обратились в пепел.
- Покупаете старые вещи? - спросил Остап грозно.- Стулья? Потроха? Коробочки из-под ваксы?
- Чего вам надо? - прошептал батюшка Федор.
- Мне надо продать вам старые брюки.
Священник заледенел и одсунувся.
- Что же вы молчите, как архиерей на приеме?
Батюшка Федор медленно двинулся к своему номеру.
- Старые вещи покупаем, новые крадем! - крикнул Остап вслед.
Востриков утягнув голову и остановился у своих дверей. Остап глумился дальше:
- Что же вы скажете о штаны, глубокоуважаемый служителю культа? Берете? Есть еще от жилетки рукава, дырка от бублика и от мертвого осла уши. Оптом всю партию - дешевле будет. И в стульях они не лежат, искать не надо! Га?
Дверь за служителем культа захлопнулась.
Доволен Остап, ляпаючи шнурками по ковру, медленно пошел назад. Когда его грузная фигура была довольно далеко, батюшка Федор быстро просунул голову в дверь и, долго сдерживая возмущение, пискнул:
- Сам ты дурак!
- Что? - крикнул Остап, бросаясь обратно, но дверь была уже заперта, и только щелкнул замок.
Остап наклонился к замочной скважины, приложил ко рту ладонь трубой и внятно сказал:
- Почем опиум для народа?
За дверью молчали.
- Папашо, вы бессонница человек! - прокричал Остап.
То же мгновение из замочной скважины выскочил и заерзал карандаш, острием которого батюшка Федор пытался ужалить врага. Концессионер вовремя отскочил и схватился за карандаш. Враги, разделенные дверью, молча каждый к себе начали тянуть карандаш. Победила молодость, и карандаш, упираясь, как заноза, медленно выполз из щели. С этим трофеем Остап вернул до своего номера. Компаньоны еще более повеселели.
- "И враг бежит, бежит, бежит!" - пропел Остап.
На ребре карандаша он вырезал перочинным ножиком обидное слово, выбежал в коридор и, бросив карандаш в замочную амбразуру, сразу же вернулся.
Друзья вытащили на свет зеленые корешки ордеров и начали пристально изучать.
- Ордер на гобелен "Пастушка",- мечтательно сказал Ипполит Матвеевич.- Я купил этот гобелен у петербургского антиквара.
- На черта пастушка! - крикнул Остап, разрывая ордер на лапшу.
- Круглый стол... Очевидно, от гарнитура...
- Дайте сюда столик. К чертовой матери столик!
Остались два ордера: один - на десять стульев" выдан музея мебльової мастерства в Москве, второй - на один стул - т. Грицацуєву, в Старгороде, по улице Плеханова, 15.
- Готовьте деньги,- сказал Остап,- возможно, в Москву придется ехать.
- Но ведь здесь тоже есть стул?
- Один шанс против десяти. Чистая математика. Да и то если гражданин Грицацуєв не разжигал ним буржуйки.
- Не шутите так, не надо.
- Зря, зря, либер фатер Конрад Карлович Михельсон, найдем! Святое дело! Батистовые портянки носить, крем Марго кушать.
- Мне кажется почему-то,- заметил Ипполит Матвеевич,- что драгоценности должны быть именно в этом стуле.
- Вот как! Вам кажется? Что вам еще кажется? Ничего? Ну, ладно. Будем работать по-марксистськи. Пусть в небе парят птицы, а мы ближе к стульям. Меня мучает желание как можно скорее увидеться с инвалидом империалистической войны, гражданином Грицацуєвим, улица Плеханова, дом пятнадцать. Не отставайте, Конрад Карловичу. План разработаем по дороге
Проходя мимо дверей отца Федора, мстительный сын турецко-подданного ткнул их ногой. Из номера донеслось слабое рычание затравленного конкурента.
- Хоть бы он за нами не пошел! - перепугался Ипполит Матвеевич.
- После сегодняшнего свидания министров на яхте никакое сближение невозможно. Он меня боится.
Друзья вернулись только под вечер. Ипполит Матвеевич был озабочен, Остап сиял. На нем были новые малиновые ботинки, на закаблуках которых было пригвинчено круглые резиновые набойки, шахматные носки в зеленую и черную клетку, белая кепка и напівшовковий шарф румынского оттенка.
- Он-то есть,- сказал Ипполит Матвеевич, вспоминая визит к вдовы Грицацуевой,- но как этот стул достать? Купить?
- Конечно,- молвил Остап,- не говоря уже о совершенно непроизводительные расходы, это породит сплетни. Почему один стул? Почему именно этот стул?..
- Что же делать?
Остап с любовью осмотрел задник своих новых штиблет.
- Шик-модерн,- сказал он.- Что делать? Не волнуйтесь, голова, беру операцию на себя. Перед этими ботинками ни один стул не устоит.
- Нет, вы знаете,- оживился Ипполит Матвеевич,- когда вы разговаривали с госпожой Грицацуєвою проповедь, я сел на наш стул и, честное слово, я почувствовал под собой что-то твердое. Они там, ей-богу, там... Ну, вот, ей же богу, я чувствую.
- Не волнуйтесь, гражданин Михельсон.
- Его надо ночью похитить! Ей-богу, похитить!
- Однако для предводителя дворянства у вас слишком мизерные масштабы. А технику этого дела вы знаете? Может, у вас в чемодане походный несессер с комплектом отмычек? Выбросьте из головы! Это типичное пижонство - грабить бедную вдову.
Ипполит Матвеевич очнулся.
- Но ведь хочется поскорее,- сказал он умоляюще.
- Скоро только кошки плодятся,- поучительно заметил Остап.- Я женюсь на ней.
- С кем?
- С мадам Грицацуєвою.
- Зачем же?
- Чтобы спокойно, без шума покопатись в стуле.
- Но ведь вы себя связываете на всю жизнь!
- Чего не сделаешь ради концессии!
- На всю жизнь! - прошептал Ипполит Матвеевич.
Ипполит Матвеевич от крайнего удивления развел руками. Пасторское бритое лицо его вишкірилось. Явились не чищеные со дня отъезда из города N голубые зубы.
- На всю жизнь! - прошептал Ипполит Матвеевич.- Это большая жертва.
- Жизнь! - сказал Остап.- Жертва! Что вы знаете о жизни и о жертвах? Вы думаете, что, когда вас выселили из особняка, вы знаете жизнь? И если у вас реквизировали поддельную китайскую вазу, то это жертва? Жизнь, господа присяжные заседатели, это штука сложная, но, господа присяжные заседатели, эту сложную штуку открывают просто, как ящик. Надо только уметь ее одкрити. Кто не может одкрити, тот погибает. Вы слышали о гусаре-схимника?
Ипполит Матвеевич не слышал.
- Буланов! Не слышали? Г
