тыка на резинках.
Он вел очень суетная жизнь, везде появлялся и что-то предлагал, летя по улице, как испуганная курица, быстро говорил вслух, словно высчитывал страховку каминной, крытой железом здания. Суть его жизни и деятельности заключалась в том, что он органически не мог взяться до какого-нибудь дела, вещи или мысли более чем на минуту.
Если шутка не нравился и не вызвал внезапного смеха, Ізнуренков не убеждал редактора, как другие, юмор хороший и требует для полной оценки только небольшого раздумья, он сразу же предлагал новый юмор.
"Что плохое, то плохое,- говорил он,- в конце концов".
В магазинах Авессалом Владимирович оказывал такой сумбур, так быстро появлялся и исчезал перед глазами удивленных продавцов, так экспансивно покупал коробку шоколада что кассирша надеялась получить от него по меньшей мере тридцать рублей. Но Ізнуренков, пританцовывая возле кассы и хватаясь за галстук, словно его душили, бросал на стеклянную дощечку измятый трояк и, благодарно мекаючи, мчался дальше.
Если бы этот человек мог остановить себя хотя бы часа на два, произошли бы неожиданные события.
Возможно, Ізнуренков присел к столу и написал прекрасную повесть, а может, и заявление в кассу взаимопомощи о выдаче безвозвратной ссуды, или новый пункт закона об пользования жилплощадью, или книгу "Умение хорошо одеваться и вести себя в обществе".
Но сделать этого он не мог. Всегда в бешеной работе, ноги мчались его, с подвижных рук карандаш вылетел, как стрела, мысли прыгали.
Ізнуренков бегал по комнате, и печати на мебели тряслись, словно серьги у цыганки в танке. На стуле сидела сміхотлива девушка из пригорода.
- Ох, Ох,- воскликнул Авессалом Владимирович,- божественно! "Царица голосом и взором свой пышный оживляет пир"... Ох, Ох! Высокий класс!.. Вы - королева Марго.
Ничего этого не поняв, королева из пригорода уважительно смеялась.
- Ну, ешьте шоколад, ну, я вас прошу!.. Ох, Ох!.. Волшебно!..
Он поминутно целовал королеве руки, восхищался ее скромным туалетом, сунул ей кота и предупредительно спрашивал:
- Правда, он похож на попугая? Лев! Лев! Настоящий лев! Скажите, он действительно чрезвычайно пушистый?.. А хвост! Хвост! Скажите, это действительно большой хвост! Ох!
Потом кот полетел в угол, и Авессалом Владимирович, приложив руку к рыхлых молочных груди, начал кому-то поклоняться в окошко. Вдруг в моторной его голове клацнуз какой-то клапан, и он заискрился визивними остротами по поводу физических и душевных свойств своей гостьи:
- Скажите, а эта брошь действительно стеклянная? Ох! Ох! Какой блеск! Вы меня ослепили, честное слово!.. А скажите, Париж действительно большой город? Там действительно Эйфелева башня?.. Ох! Ох!.. Какие руки! Какой нос!.. Ох!
Он не обнимал девушки. С него достаточно было говорить ей комплименты. И он говорил без умолку. Поток их пресек неожиданное появление Остапа.
Великий комбинатор вертел в руках кусок бумаги и строго спрашивал:
- Ізнуренков здесь живет? Это вы и есть?
Авессалом Владимирович тревожно всматривался в каменное лицо посетителя. В его глазах он пытался прочитать, какие именно претензии сейчас поставят ему: штраф за разбитое во время разговора в трамвае стекло, или повестка в нарсуд за неуплату квартирных денег, или прием подписки на журнал для слепых.
- Что же это, товарищ,- жестко сказал Бендер,- это совсем не дело - прогонять казенного курьера.
- Которого курьера? - ужаснулся Ізнуренков.
- Сами знаете какого. Сейчас мебель буду вывозить. Прошу вас, гражданка, освободить стул,- строго сказал Остап.
Гражданка, над которой только что читали стихи найліричніших поэтов, встала с места.
- Нет! Сидите! - закричал Ізнуренков, заслоняя стул своим телом.- Они не имеют права.
- Относительно прав помолчали бы вы, гражданин. Сознательным надо быть. Освободите мебель! Закон надо чтить!
С этими словами Остап схватил стул и потряс им в воздухе.
- Вывожу мебель! - решительно заявил Бендер.
- Нет, не вывозите!
- Как это так не вывожу,- усмехнулся Остап, исходя из стулом в коридор,- когда именно вывожу.
Авессалом поцеловал королеве руку и, наклонив голову, побежал по строгим судьей. Тот уже спускался по лестнице.
- А я вам говорю, что не имеете права. По закону, мебель могут стоять две недели, а они стояли только три дня! Может, я и заплачу.
Ізнуренков кружил вокруг Остапа, словно пчела. Таким маніром оба оказались на улице. Авессалом Владимирович бежал за стулом вплоть до рога. Здесь он увидел воробьев, прыгавших вокруг кучи навоза. Он взглянул на них ясными глазами, забормотал, всплеснул руками и, зайшовшись смехом, проговорил:
- Высокий класс! Ох!.. Ох!.. Какой поворот темы!..
Увлеченный разработкой темы, Ізнуренков весело повернул назад и вприпрыжку побежал домой. О стул он вспомнил только дома, застав девушку из пригорода на ногах посреди комнаты.
Остап отвез стул извозчиком.
- Учитесь,- сказал он Іполитові Матвеевич,- стул взято голыми руками. Даром. Вы понимаете?
После расшиву стула Ипполит Матвеевич загрустил.
- Каждый раз шансы увеличиваются,- сказал Остап,- а денег ни копейки. Скажите, а ваша теща-покойница не любила шутить?
- А в чем дело?
- Может, никаких бриллиантов нет?
Ипполит Матвеевич так замахал руками, что на нем поднялся пиджачок.
- В таком случае все прекрасно. Будем надеяться, что имущество Іванопуло увеличится еще только на один стул.
- О вас, товарищ Бендер, сегодня в газетах писали,- подобострастно сказал Ипполит Матвеевич.
Остап нахмурился. Он не любил, когда пресса снимала вой вокруг его имени.
- Что вы мелете? В какой газете?
Ипполит Матвеевич победно развернул "Станок".
- Тут. В отделе "Что случилось за день".
Остап немного успокоился, боялся-потому заметок только в разоблачительных отделах: "Наши шпильки" и "Преступников - под суд".
И действительно, в отделе "Что случилось за день" нонпарелью было напечатано:
ПОПАЛ ПОД ЛОШАДЬ
Вчера на площади Свердлова попал под лошадь
извозчика № 8974 гр. О. Бендер. Потерпевший
отделался легким испугом.
- Это извозчик отделался легким испугом, а не я,- буркітливо заметил О. Бендер.- Идиоты! Пишут, пишут - и сами не знают, что пишут. А! Это - "Станок"? Очень, очень приятно. А вы знаете, Воробьянинов, что эту заметку, возможно, писали, сидя на вашем стуле? Забавная история!
Великий комбинатор задумался.
Повод для визита к редакции найдено.
Узнав у секретаря, что во всех комнатах справа и слева на всю длину коридора находится редакция, Остап набрал простецкого вида и начал обходить редакционные помещения: ему надо было узнать, в какой комнате поставлен стул.
Он влез в місцевком, где уже шло заседание молодых автомобилистов, и сразу увидев, что стула там нет, перекочевал в соседнее помещение. В конторе он притворялся, Будто ожидает резолюции; в отделе рабкором узнавал, где тут по объявлению продают макулатуру; в секретариате спрашивал об условиях подписки, а в комнате фельетонистов спросил, где принимают объявления об утерянных документах.
Таким маніром он добрался до комнаты редактора, который, сидя на концессионном стулья, трубил в телефонную трубку.
Остапу нужно было время, чтобы внимательно изучить местность.
- Тут, товарищ редактор, на меня помещена сущая клевета,- сказал Бендер.
- Какой поклеп? - спросил редактор.
Остап долго разворачивал экземпляр "Станка". Оглянувшись на дверь, он увидел на них американский замок. Если вырезать кусочек стекла в двери, то легко можно было бы просунуть руку и отворить замок изнутри.
Редактор прочитал показанную Остапом заметку.
- В чем же вы, товарищ, видите клевету?
- Конечно! А вот это: "Пострадавший отделался легким испугом".
- Не понимаю.
Остап ласково смотрел на редактора и на стул.
- Я Буду пугаться какого-то там извозчика. Посрамили перед целым миром - опровержение надо.
- Вот что, гражданин,- сказал редактор,- никто вас не посрамил, и в таких пустяковых вопросах мы опровержений не даем.
- Ну, все равно, я так этого дела не оставлю,- говорил Остап, покидая кабинет.
Он уже увидел все, что ему было нужно.
Глава XXVII
Удивительный бупрівський корзина
Старгородська филиал эфемерного "Меча и орала" вместе с молодцами из "Швидкоупаку" выстроилась в длинную очередь у борошенної магазина "Хлебопродукта".
Прохожие останавливались.
- Куда очередь стоит? - спрашивали граждане.
В скучной очереди, что стоит возле магазина, всегда есть человек, болтливость которого большая, что дальше стоит он от магазинных дверей. А дальше стоял Полєсов.
- Дожили,- говорил брандмейстер,- скоро все на жмых перейдем. Девятнадцатого года и то лучше было. Муки в городе на четыре дня.
Граждане недоверчиво подкручивали усы, заходили с Полєсовим в спор и ссылались на "Старгородську правду".
Доведя Полєсову, как дважды два четыре, что муки в городе сколько угодно и что нечего поднимать панику, граждане бежали домой, брали всю наличность и присоединялись к мучной очереди.
Молодцы из "Швидкоупаку", закупив все муку в магазине, перешли на бакалею и образовали чайно-сахарную очередь.
За три дня Старгород был охвачен продовольственной и товаровою кризисом. Представители кооперации и держторгівлі предложили, пока прибудут пищевые продукты с дороги, ограничить отпуск товаров в одни руки по фунту сахара и по пять фунтов муки.
Второго дня изобретено противоядие.
Первым в очереди по сахар стоял Альхен. За ним - его жена Сашхен, Паша Эмильевич, четыре Яковлевич и все пятнадцать бабушек пенсионерок в туальденорових нарядах. Выкачав из магазина Старгіко полпуда сахару, Альхен повел свою очередь в другой кооператив, клянучи по дороге Пашу Емільовича, который успел злопати одпущений на его долю фунт сахарного песка. Паша сыпал сахар бугорком на ладонь и посылал в свою широкую пасть. Альхен хлопотал целый день. Избегая усушки и розтруски, вел удалил Пашу Емільовича из очереди и приспособил его для переноса скупленого на привозной рынок. Там Альхен сором'язно перепродавал в частные лавочки добытые сахар, мука, чай и маркизет.
Полєсоз стоял в очередях главным образом из принципа. Денег у него не было, и купить он все равно ничего не мог. Он кочевал из очереди в очередь, прислушивался к разговорам, делал язвительные замечания, недвусмысленно задирал брови и предсказывал. Следствием его недомолвок было то, что город наполнили слухи о приезде с какой Мечи и Урала подпольной организации.
Губернатор Дядьєв заработал за один день десять тысяч. Сколько заработал председатель биржевого комитета Кислярський, не знала даже его жена.
Мысль о том, что он принадлежит к тайной общины, не давала Кислярському покоя. Слухи, что кружили в городе, ужасно перепугали его. Пробыв еще бессонную ночь, председатель биржевого комитета решил, что только чистосердечное признание может сократить ему срок пребывания в тюрьме.
- Слушай, Генрієтто,- сказал он жене,- пора уже переносить мануфактуру к шурина.
- А что, разве придут? - спросила Генриетта Кислярська.
- Могут прийти. Если в стране нет свободной торговли, то должен же я когда-нибудь сесть?
- То что, приготовить уже белье? Несчастливая судьба моя! Вечно носить передачу. И почему ты не пойдешь в советские служащие? Ведь шурин член профсоюза и - ничего! А этом непременно надо быть красным купцом!
Генриетта не знала, что судьба преподнесли ее мужа на председателя биржевого комитета. Поэтому она была спокойна.
- Возможно, я не приду ночевать,- сказал Кислярський,- тогда ты завтра приходи с передачей. Только, пожалуйста, не приноси вареников. Что за охота есть холодные вареники?
- Может, возьмешь с собой примус?
- Так тебе и позволят держать в камере принуждение! Дай мне корзину.
В Кислярського был специальный бупрівський корзину. Сделан по специальному заказу, он был вполне универсален. Если развернуть его - это кровать, напіврозгорнути - столик; кроме того, он заменял шкаф: там были полочки, крючки и ящики, ящики. Жена положила в этот универсальный корзину холодную ужин и свежее белье.
- Можешь меня не провожать,- сказал опытный мужчина.- Когда придет Рубенс по деньги, скажи, что денег нет. До свидания! Рубенс может чуть подождать.
И Кислярський важно вышел на улицу, держачи за ручку бупрівський корзину.
- Куда вы, гражданин Кислярський? - крикнул на него Полєсов.
Он стоял у телеграфного столба и криками подбадривал работника связи, который, цепляясь железными когтями за столб, добирался до изолятора.
- Иду признаваться,- ответил Кислярський.
- В чем?
- В "Мечи и ралли".
Виктор Михайлович онемел. А Кислярський, выставив вперед свой яйцевидный животик, подпоясанный широким дачным поясом с накладной кармашком для часов, неторопливо пошел к прокурору.
Виктор Михайлович захлопав крыльями и полетел к Дядьєва.
- Кислярський провокатор! - закричал бранщмейстер.- Только пошел доносить. Его еще видно.
- Как? И корзину при нем? - ужаснулся старгородский губернатор.
- При нем.
Дядьєв поцеловал жену, крикнул, что когда придет Рубенс, денег ему не давать, и стремглав выбежал на улицу. Виктор Михайлович закрутился, застонал, словно курица, которая снесла яйцо, и побежал к Властям с Нікешею.
Тем временем гражданин Кислярський, неторопливо прогуливаясь, приближался к губпрокуратури. По дороге он встретил Рубенса и долго с ним разговаривал.
- А как же с деньгами? - спросил Рубенс.
- По деньги придете к жене.
- А почему вы с корзиной? - подозрительно спросил Рубенс.
- Иду в баню.
- Ну, доброго вам здоровья, помывшись.
Потом Кислярський зашел в кондитерскую ССТ, бывшую "Бонбон де Варсові", изволил выпить стакан кофе и съесть слоеный пирожок. Время было идти каяться. Председатель биржевого комитета вошел в приемную губпрокуратури. Там было пусто. Кислярський подошел к двери с надписью: "Губернский прокурор" и вежливо постучал.
- Можно!- ответил хорошо известный Кислярському голос.
Кислярський вошел и удивленно остановился. Его яйцевидный животик сразу же спал и сморщился, как финик. То, что он увидел, было полной для него неожиданностью.
Письменный стол, за которым сидел прокурор, окружали члены могущественной организации "Меча и орала". Судя по их жестам и плаксивых голосов, они признавались во всем.
- Вот он,- воскликнул Дядьєв,- главный октябрист!
- Во-первых,- сказал Кислярський, поставив на пол бупрівський корзину и приближаясь к столу,- во-первых, я не октябрист, дальше, я всегда сочувствовал Советской власти, и в-третьих, главный это не я, а товарищ Чарушников, чей адрес...
- Красноармейская! - закричал Дядьєв,
- Номер три! - хором сообщили Владя и Нікеша.
- Во двор и налево,- добавил Виктор Михайлович,- я могу показать.
Через двадцать минут привезли Чарушникова, который прежде всего заявил, что никого из присутствующих в кабинете никогда в жизни не видел. Вслед за этим, не сделав никакой паузы, Чарушников донес на Елену Станиславовну.
Только в камере, сменив белье и растянувшись на бупрівськім корзине, председатель биржевого комитета почувствовал себя легко и спокойно.
Мадам Грицацуєва-Бендер за время кризиса успела сделать запас пищевых продуктов и товаров для своей лавочки минимум на четыре месяца. Успокоившись, она снова опечалилась за молодым человеком, томящегося на заседаниях Малого Совнаркома. Визит к гадалке не дал успокоения.
Елена Станиславовна, обеспокоенная исчезновением всего старгородского ареопага, метала карты с возмутительной небрежностью. Карты предвещали то конец света, то прибавку к жалованью, то свидание с мужем в казенном доме и в присутствии врага - винового короля.
Да и само гадание кончилась как-то странно. Пришли агенты - вину короли - и повели прорицательницу в казенный дом, к прокурору.
Оставшись на самоді экономической с попугаем, смущенная вдова собралась было уже уходить, как вдруг попугай ударил клювом о клетку и впервые в жизни заговорил человеческим голосом.
- Дожили! - сказал он сардонических, накрыл голову крылом и выдернул из-под мышки перо.
Мадам Грицацуєва-Бендер, проникнута страхом, бросилась к двери.
Вдогонку ей полилась горячая, беспорядочная речь. Древний птица был так поражен визитом агентов и підконвойною путешествием хозяйки в казенный дом, начал выкрикивать все знакомые ему слова. Самое большое место в его репертуаре занимал Виктор Михайлович Полєсов.
- При наличии отсутствия,- раздраженно сказал птица.
И, вернувшись на жердочке вниз головой, подмигнул глазом завмерлій у дверей вдове, словно говорил: "Ну, как это вам нравится, вдовице?"
- Горе луковое! - простонала Грицацуєва.
- В каком полку служили? - спросил попугай голосом Бендера.- Кр-р-р-р-рах... Европа нам поможет.
После побега вдовы попугай поправил на себе манишку и сказал те слова, которые марко пытались вырвать у него люди в течение тридцати лет:
- Попка дурак!
Вдова бежала по улице и плакала. А дома ее ожидании юркий старичок.
Это был Варфоломеевич.
- На объявление пришел,- сказал Варфоломеевич,- два часа жду, панно.
Тяжелое копыто предчувствие ударило Грицацуєву в сердце.
- Ох! - запела вдова.- Замучилась душа моя!
- От вас, кажется, пошел гражданин Бендер? Вы объявление давали?
Вдова упала на мешки с мукой.
- Какие у вас организмы утлі,- сладко проговорил. Варфоломеевич.- Я бы хотел сначала о награду выяснить себе...
- Ох!.. Все берите! Ничего мне теперь не жалко! - причитала сентиментальная вдова.
- Так вот. Мне известно пребывания вашего сыночка О. Бендера. Какая же мне награда будет?
- Все берите! - повторила вдоза.
- Двадцать рублей,- сухо сказал Варфоломеевич.
Вдова встала с мешков. Она была загрязнена мукой. Пыльные ресницы часто кліпали.
- Сколько? - переспросила она.
- Пятнадцать рублей,- сбавил цену Варфоломеевич.
Он чувствовал, что и три рубля вырвать у несчастной женщины будет трудно.
Топча ногами шара, вдова наступила на старичка, звала за свидетелей небесную силу и с ее помощью добилась твердой цены.
- Ну что же, бог с вами, пусть пять рублей будет. Только деньги попрошу вперед. У меня такое правило.
Варфоломеевич достал из записной книжечки две газетные вырезки и, не выпуская их из рук, начал читать:
- Вот, пожалуйста, посмотрите по очереди. Вы писали, значит: "Умоляю... ушел из дома товарищ Бендер... зеленый костюм, желтые ботинки, голубой жилет..." Ведь правильно? Это "Старгородська правда", значит. А вот что пишут о сыночка вашего в столичных газетах. Вот... "Попал под лошадь..." И вы не побивайтесь, мадамочко, слушайте дальше: "Попал под лошадь..." Да живой, живой! Говорю вам, жив. Неужели бы я за покойника деньги брал?.. Так вот: "Попал под лошадь. Вчера на площади Свердлова попал под лошадь извозчика № 8974 гражданин О. Бендер. Пострадавший отделался легким испугом"... Так вот, эти документики я передам вам, а вы мне денежки вперед. Такое у меня правило.
Вдова, плача, отдала деньги. Муж, ее возлюбленный человек в желтых ботинках лежал на далекой московской земли, и огнедышащий визницкий конь бил копытом о его голубые гарусні грудь.
Чуткая душа Варфоломеевича удовлетворилась приличной наградой. Он ушел, объяснив вдове, что дополнительные следы ее мужа бесспорно найдутся в редакции газеты "Станок", где уже, конечно, все на свете известно.
Письмо отца Федора,
писанное им в Ростове, в водогрейные "Млечный Путь" жене своей в уездный город N.
"Дорогая моя Катре! Новое горе постигло меня, но об этом позже. Деньги получил вполне своевременно, за что тебе искренне благодарен. Приехав в Ростов, сейчас же побежал на адрес. "Новоросцемент" - весьма большая учреждение, никто там инженера Брунса и не знал. Я уже был совсем впал в отчаяние, но мне насоветовали. Идите,- говорят,- к личного стола. Ушел. "Да,- сказали мне,- служил у нас такой, ответственную работу выполнял, только,говорят,в прошлом году он от нас ушел. Переманили его в Баку на службу в Азнафту, в деле техники безопасности".
Ну, голубка моя, не такая короткая мое путешествие, как мы думали. Ты пишешь, что деньги кончаются. Ничего не поделаешь, Катерина Александровна. Конца ждать недолго. Запасись терпением и, помолившись богу, продай мой діагоналевий студенческий мундир. И не такие еще придется делать расходы. Будь готова ко всему. Дороговизна в Ростове ужасная. За номер в отеле заплатил 2 руб. 25 коп. В Баку денег станет. Оттуда, как повезет, телеграфую. Здесь стоит жара. Пальто ношу на руке. В номере боюсь оставить,- так и жди беды, что украдут. Народ здесь промітний.
Не нравится мне город Ростов. Количеством населения и своим географическим положением он намного уступает перед Харьковом. Но ничего, матушка, бог даст, и до Москвы вместе поедем. Увидишь тогда - вполне западноевропейское город. А потом заживем в Самаре, возле своего заводика. Не приехал обратно Воробьянинов? Где-то он теперь носится? Или столується еще Евстигнеев? Как моя ряса после чистки? У всех знакомых поддерживай уверенность, будто я не одходжу от одра тітусі. Гуленьці напиши то же самое.
- Ага! Совсем забыл рассказать тебе об ужасном случае, который произошел со мной сегодня.
Любуясь тихим Доном, стоял я возле моста и замечтался о наше будущее благосостояние. Тут поднялся ветер и сорвал и бросил в реку картузик брата твоего пекаря. Только я его и видел! Пришлось пойти на новые расходы: купить английский кепи за 2 руб. 50 коп. Брату твоему, пекарю, ничего об событие это не рассказывай. Убеди его, что я в Воронеже.
Плохо только с бельем. Вечером перу, а когда высыхает, утром надеваю вязкое. При нынешней жаре это даже приятно.
Целую тебя и обнимаю. Твой вечно муж Федя"
Глава XXVIII
Курочка и тихоокеанский півничок
Репортер Персицький деятельно готовился к двухсотлетнего юбилея великого математика Исаака Ньютона.
В самый разгар работы вошел Степа из "Науки и жизни". За ним пленталась опасиста гражданка.
- Слушайте, Персицький,- сказал Степа,- к вам вот гражданка по делу пришла. Идите сюда, гражданка, этот товарищ вам все объяснит.
Степа, посмеиваясь, исчез.
- Ну? - спросил Персицький,- Что скажете?
Мадам Грицацуєва (это была она) подвела на репортера томные глаза и молча сунула ему бумажку.
- Так,- сказал Персицький,-...попал под лошадь... отделался легким испугом... В чем же дело?
- Адрес,- умоляюще сказала вдова,- не можно адрес узнать?
- Чей адрес?
- О. Бендера.
- Откуда же я знаю?
- А вот товарищ говорил, что вы знаете.
- Ничего я не знаю. Обратитесь в адресный стол.
- А может, вы вспомните, товарищ? В желтых ботинках.
- Я сам в желтых ботинках. В Москве еще двести тысяч человек в желтых ботинках ходят. Может, вам надо узнать их адреса? Тогда, пожалуйста. Я брошу всю свою работу и возьмусь до этого дела. Через полгода вы будете знать все. Мне никогда, гражданка.
Но вдова, почувствовав к Персицького большое уважение, шла за ним по коридору и, стуча накрахмаленным нижней юбкой, повторяла свои просьбы.
"Сволочь Степа,- подумал Персицький.- Ну, ничего, я натравлю на него изобретателя вечного движения, он у меня попляшет".
- Ну что я могу сделать? - раздраженно спросил Персицький, остановившись перед вдовой.- Откуда я могу знать адрес гражданина О. Бендера? Что я - лошадь, на него наехал? Или извозчик, которого он перед моими глазами ударил по спине?..
Вдова отвечала невыразительным вуркотом, в котором можно было разобрать только "товарищ" и "очень вас".
Работа в Доме народов уже кончилась. Канцелярии и коридоры опустели. Где только дошльопувала страницу пишущая машинка.
- Пардон, мадам, вы видите, мне никогда!
С этими словами Персицький скрылся в уборной. Погуляв там десять минут, он весело вышел. Грицацуєва терпеливо трясла юбками на перекрестке двух коридоров. Когда Персицький приблизился, она вновь заговорила.
Репортер осатанел.
- Вот что, тітусю,- сказал он,- пусть будет по-вашему, я вам скажу, где ваш А. Бендер. Идите прямо по коридору, потом свернете направо и идите опять просто. Там будет дверь. Спросите Черепенникова. Он должен знать.
И Персицький, доволен своей выдумки, так быстро исчез, что дополнительных сведений крахмальная вдова получить не успела.
Поправив юбки, мадам Грицацуєва пошла по коридору.
Коридоры Дома народов были такие длинные и узкие, что посетители, идя ними, невольно оказывали ходы. Взглянув на первого попавшегося прохожего, можно было узнать, сколько он прошел. Когда он шел чуть учащенно, это означало, что поход его только начался. Посетители, что минули два или три коридора, развивала среднюю рысь. А иногда можно было увидеть человека, бежала изо всех сил: она в стадии пятого коридора. А гражданин, одмахав восемь коридоров, легко мог соревноваться на скорость с птицей, перегоновим конем и чемпионом мира - бегуном Нурми.
Повернув направо, мадам Грицацуєва побежала. Трещал паркет.
Навстречу ему быстро шел брюнет в голубом жилете и малиновых ботинках. С виду Остапа было видно, что только чрезвычайные дела концессии заставили его посетить Дом народов в такой поздний час. Очевидно, в план технического руководителя не входила встреча с любимой.
Увидев вдову, Бендер вернулся и, не оглядываясь, пошел вдоль стены обратно.
- Товарищу Бендер,- закричала вдова восторженно,- куда же вы?
Великий комбинатор ускорил движение. Наддала и вдова.
- Подождите, я скажу,- просила она.
Но слова не доходили до Остапа слуха. В его ушах уже пел и свистел ветер. Он мчался четвертым коридором, перепрыгивал просвещения внутренних железных лестниц. Своей любимой он оставил только отзвук, который долго повторял ей шумы на лестнице.
- Ну, спасибо,- бормотал Остап, сидя на пятом этаже,- нашла время для рандеву. Кто прислал сюда эту палку дамочку? Время уже ликвидировать московскую филиал концессии, а то еще, чего доброго, ко мне приедет гусар-одиночка с мотором.
В это время мадам Грицацуєва, отделена от Остапа тремя этажами, тысячами дверей и дюжиной коридоров, вытерла подолом нижней юбки разожженный лицо и начала поиски. Сначала она хотела поскорее найти мужа и объясниться с ним. В коридорах засветились тусклые лампы. Все лампы, все коридоры и все двери были одинаковые. Вдове стало жутко. Ей захотелось убежать.
Повинуясь коридорной прогрессии, она мчалась все быстрее. Через полчаса она уже не могла остановиться. Дверь президиумов, секретариатов, місцевкомів, орготделов и редакций с туркотом пролетали вдоль ее плотного тела. На ходу железными своими юбками она перебрасывала урны для окурков. С каструльним шумом урны катились вслед за ней. В углах коридоров снимались вихри и водовороты. Хлопали растворившись форточки. Путеводные персти, нарисованные трафарету на стенах, устромлялися в бедную путешественницу.
Наконец Грицацуєва попала на площадку внутренних лестниц. Там было темно, но вдова преодолела страх, сбежала вниз и дернула стеклянные двери. Дверь была заперта. Вдова бросилась обратно. Но двери, она щойко прошла, тоже была заперта чьей-то заботливой рукой.
В Москве любят запирать дверь.
Тысячи парадных подъездов забиты изнутри досками, и сотни тысяч граждан пробираются в свои квартиры черным ходом. Давно минул восемнадцатый год, давно уже стало туманным понятие - "нападение на квартиру", сгинула подомова охрана, организованная жильцами ради безопасности, решается проблема уличного движения, строятся огромные электростанции, делаются мировой веса научные открытия, но нет человека, который посвятил бы свою жизнь розв'язайню проблемы запертых дверей.
Кто тот человек, который решит загадку кинематографов, театров и цирков?
Три тысячи человек должны за десять минут войти в цирк сквозь одни-единственные, одчинені только на одну свою половинку двери. Остальные десять дверей, специально приспособленных для пропуска больших толп народа,- заперты. Кто знает, почему зоны заперта? Возможно, лет двадцать назад из цирковой конюшни украли ученого ослика, и с того времени дирекция из боязни замуровывает удобные входы и выходы. А возможно, когда-то в течение прохопило славного короля воздуха, и запертые двери - это только отзвук устроенного королем скандала.
В театрах и кино публику выпускают небольшими партиями вроде бы для того, чтобы избежать затора. Избежать давления очень легко - стоит открыть всю множество выходов. Но вместо того администрация действует, употребляя силы. Капельдинеры, крепко схватившись за руки, образуют живой барьер и держать публику в осаде по крайней мере с полчаса. А дверь, заветные двери, запертые еще за Павла Первого, замкнуты и по сегодня.
Пятнадцать тысяч любителей футбола, возбужденные разудалой игрой сборной Москвы, вынуждены продираться к трамвая через такую узкую щель, что один легко вооруженный воин мог бы задержать здесь сорок тысяч варваров, усиленных двумя осадными башнями.
Спортивный стадион не имеет крыши, но ворот есть несколько. Одчинена только хвірточка. Выйти можно, только прокопав ее ворота. После каждого крупного соревнования их ломают. Но, заботясь о соблюдении святой традиции, их каждый раз аккуратно отстраивают и плотно закрывают.
Если нет никакой возможности привесить двери (это случается тогда, когда их не к чему привесить), прибегают к таинственных дверей всех форм и сортов:
1. Барьеры.
2. Рогатки.
3. Опрокинутые скамьи.
4. Загонные надписи.
5. Веревки.
Барьеры в большом почете в учреждениях.
Ими преграждают доступ к нужного сотрудника. Посетитель, как тигр, ходит вдоль барьера, пытаясь знаками привлечь к себе внимание. Это удается не всегда. А может, посетитель принес полезное изобретение! А может, просто хочет уплатить подоходный налог! Но барьер стал препятствием - ушел в забвение изобретение, и налог остался неоплаченный.
Рогатку применяют на улице.
Ставят ее весной на гомінкій магистрали якобы для охраны ремонта тротуара. И моментально шумная улица становится пустынной. Прохожие просачиваются в нужные им места другими улицами. Им ежедневно приходится накидывать лишний километр, но легкокрылая надежда не покидает их. Лето проходит. Увядающие листья. А рогатка все стоит. Ремонта не сделано. И улица пустынная.
Перекинутыми садовыми скамейками перегораживают входы в московских скверов, которые через возмутительное халатность строителей не имеют крепких ворот.
О загонные надписи можно было бы написать целую книгу, но в планы авторов это сейчас не входит.
Надписи эти бывают двух сортов: прямые и косвенные.
К прямым можно причислить:
ЗАХОДИТЬ ЗАПРЕЩЕНО
ПОСТОРОННИМ ЗАХОДИТЬ ЗАПРЕЩЕНО
ХОДА НЕТ
Такие надписи иногда вывешивают на дверях учреждений, которые особенно часто посещает публика.
Посредственные надписи губительные. Они не запрещают заходить, но редко когда какой смельчак решится все-таки использовать свое право. Вот они, эти позорные надписи:
НЕ ИЗВЕСТИВ, НЕ ЗАХОДИТЬ
ПРИЕМА НЕТ
СВОИМ ВИЗИТОМ ТЫ МЕШАЕШЬ РАБОТАТЬ ЧЕЛОВЕКУ
Там, где нельзя поставить барьер или рогатку, перебросить скамью или вывесить загородный надпись,- там протягивают веревки. Протягивают их вдохновению, в весьма неожиданных местах. Если они протянешь на высоте человеческих груди, дело ограничивается легким испугом и немного нервным смехом. Протянута же на высоте лодыжки, веревка может покалечить человека.
К черту дверь! К черту очереди у театральных подъездов! Позвольте зайти не известив! Просим снять рогатку, поставленную небрежным кербудом возле своей разрытой панели! Вон опрокинутые скамьи! Поставьте их на место! В сквере приятно сидеть именно ночью. Воздух чистый, и в голову лезут умные мысли!
Мадам Грицацуєва, сидя на лестнице у запертой стеклянной двери в середине Дома народов думала про свою вдовью долю, изредка дремала и дожидала утра.
Из освещенного коридора сквозь стеклянные двери на вдову лился желтый свет электрических плафонов. Пепельный утро проходил сквозь окна лестничной клетки.
Был тихий час, когда утро еще молодой и чистый. В это время Грицацуєва услышала шаги в коридоре. Вдова живо встала и прильнула к стеклу. Конец коридора блеснул голубой жилет. Малиновые ботинки были запорошены штукатуркой. Легкомысленный сын турецко-подданного, стряхивая с пиджака пылинку, приближался к стеклянной двери.
- Суслик! - позвала вдова.- Хо-о-оврашок!
Она дышала на стекло с невыразимой нежностью. Стекло затуманилось, взялось радужными пятнами. В тумане и райдугах сияли голубые и розовые призраки.
Остап не слышал вдовиного кукування. Он почесал спину и озабоченно мотляв головой. Еще мгновение - и он исчез за поворотом.
Со стоном "товарищ Бендер!" бедная жена забарабанила по стеклу. Великий комбинатор обернулся.
- А,- сказал он, увидев, что отделен от вдовы запертой дверью,- вы тоже здесь?
- Здесь, здесь,- твердила вдова радостно.
- Обними же меня, моя радость, мы так долго не виделись,- пригласил технический директор.
Вдова засуетилась. Она подпрыгивала за дверью, словно чижик в клетке. Притихшие за ночь юбки вновь загремели. Остап раскрыл объятия.
- Почему же ты не идешь, моя курочка? Твой тихоокеанский півничок так устал на заседании Малого Совнаркома.
Вдова была лишена фантазии.
- Суслик,- сказала она в пятый раз.- Откройте мне дверь, товарищ Бендер.
- Потише, гражданочка! Женщину украшает скромность. Зачем эти прыжки?
Вдова мучилась.
- Ну, чего вы пытаете себя? - спрашивал Остап.- Кто вам мешает жить?
- Сам уехал, еще и сам спрашивает!
И вдова заплакала.
- Вытрите ваши глазки, гражданка. Каждая слезинка - это молекула в космосе
- А я дожидала, дожидала, закрыла лавочку. За вами поехала, товарищ Бендер...
- Ну, и как вам живется теперь на лестнице? Не дует?
Вдова начала медленно закипать, как большой монастырский самовар.
- Предатель! - произнесла она, здригнувши.
У Остапа было еще немного свободного времени. Он заклацав пальцами и, ритмично покачиваясь, тихо пропел:
Частица черта в нас
Сидит и ждет все время
Женских чар шал
В грудь сыплет жар...
- А чтоб ты лопнул! - пожелала вдова по окончании танца.- Браслет украл, подарок мужа. А стул зачем забрал?
- Вы, кажется, переходите на личности? - заметил Остап холодно.
- Украл, украл! - твердила вдова.
- Вот что, гражданочка: закарбуйте на своем носике, Остап Бендер никогда ничего не воровал.
- А ситечко кто взял?
- Ах, ситечко! С вашего неликвидного фонда? И это вы считаете за кражу? В таком случае наши взгляды на жизнь диаметрально противоположны.
- Забрал,- куковала вдова.
- Значит, если молодой, здоровый человек одолжил у провинциальной бабушки ненужное ей, через скверное здоровье, кухонные принадлежности, то это он вор? Так вас надо понимать?
- Вор, вор!
- В таком случае нам придется расстаться. Я даю согласие на развод.
Вдова бросилась на дверь. Стекло задрожало. Остап понял, что пора уходить.
- Обниматься никогда,- сказал он,- прощай, любимая! Мы разошлись, как в море корабли
- Караул!! - запричитала вдова.
Но Остап был уже в конце коридора. Он стал на подоконник, тяжело спрыгнул на влажную после ночного дождя землю и исчез в блестящих физкультурных садах.
На крики вдовы набрел, проснувшись, сторож. Он выпустил заключенную, пригрозив штрафом.
Глава XXIX
Автор "Гаврилиады"
Когда мадам Грицацуєва покидала негостеприимный состояние канцелярий, к Дому народов уже сходились служащие скромных рангов: курьеры, входные и выходные барышни, переменные телефонистки, юные помощники счетоводов и бронепідлітки.
Среди них двигался Никифор Ляпис, очень молодой человек с бараньей прической и нескромным взглядом.
Невежды, упрямы и первичные посетители входили в Дом народов с главного подъезда. Никифор Ляпис прошел в дом через амбулаторию. В Доме народов он был свой человек и знал кратчайшие пути к оазисам, где брызжут ясны источники гонорара под широкополой покровом ведомственных журналов.
Прежде всего Никифор Ляпис пошел к буфету. Никелированная касса сыграл матчиш и выбросила три чеки. Никифор съел ряженку, разорвав запечатанную бумагой стакан и кремовое пирожное, подобное клумбочки. Все это он запил чаем. Потом Ляпис спеша начал обходить свои владения.
Первый визит он совершил в редакции ежемесячного охотничьего журнала "Герасим и Муму". Товарища Наперникова еще не было, и Никифор Ляпис двинулся к "Гигроскопичного вестника", еженедельного рупора, которым работники фармации общались с внешним миром.
- Доброе утро,- сказал Никифор,- Написал замечательные стихи.
- О чем? - спросил начальник літсторінки.- На какую тему? Ведь вы знаете, Трубецкой, что у нас журнал...
Начальник для более тонкого определения сути "Гигроскопичного вестника" пошевелил пальцами.
Трубецкой-Ляпис посмотрел на свои брюки с белой циновки, одхилив корпус назад и нараспев сказал:
- "Баллада о гангрену".
- Интересно,- заметила гигроскопична персона.- Давно уже пора в популярной форме проводить идеи профилактики.
Ляпис немедленно задекламував:
Терпел Гаврила от гангрены,
Гаврила от гангрены слег...
Далее тем же молодецким чотиристопним ямбом рассказывалось о Гавриила, который через темноту свою вовремя не пошел в аптеку и погиб потому, что не смазал ранки йодом.
- Вы делаете успехи, Трубецкой,- похвалил редактор,- но хотелось бы большего... Вы понимаете?
Он задвигал пальцами, но страшную балладу взял, обещав заплатить во вторник.
В журнале "Будни морзиста" Ляписа встретили гостеприимно.
- Хорошо, что вы пришли, Трубецкой. Нам как раз нужны стихи. Только быт, быт, быт. Никакой лирики. Слышите, Трубецкой? Что-нибудь из жизни потельпрацівників и в то же время, вы понимаете?..
- Вчера я задумался над бытом потельпрацівників. И у меня родилась такая поэма. Называется: "Последний лист". Вот...
Поштарював Гавриил исправно,
Носил газеты и письма...
История о Гаврилы была вложена в семьдесят две строки. В конце стиха почтальон Гавриил, пронзенный пулей фашиста, приносит, однако, письмо по адресу.
- Где же все это происходило? - спросили Ляписа. Вопрос был закономерный. В СССР нет фашистов, за рубежом нет Гаврил, членов союза работников связи.
- В чем дело? - сказал Ляпис.- Все происходит, конечно, в нас, а фашист переодетый.
- Знаете, Трубецкой, напишите-ка лучше нам про радиостанцию.
- А почему вы не хотите почтальоны?
- Пусть полежит. Мы его берем условно.
Расстроен Никифор Ляпис-Трубецкой ушел опять в "Герасим и Муму". Наперников уже сидел за своей конторкою. На стене висел гораздо увеличенный портрет Тургенева, в пенсне, болотных сапогах и с двостволкою наперевес. Рядом Наперникова стоял конкурент Ляписа - стихотворец из пригорода.
Началась старая песня о Гаврилы, но уже с охотничьим уклоном. Произведение шел под названием: "Молитва браконьера".
Гаврила в засаде ждал зайца,
Гаврила зайца подстрелил...
- Очень хорошо! - сказал добрый Наперников.- Вы, Трубецкой, в этом стихе превзошли самого Ентіха. Только надо кое-что исправить. Во-первых - выбросьте с корнем "молитву".
- И зайца,- сказал конкурент.
- Почему же зайца? - удивился Наперников.
- Потому что не сезон.
- Слышите, Трубецкой, измените и зайца.
Поэма в трансформированном виде имела название "Наука браконьеру", а зайцев заменено на бекасов. Потом оказалось, что и бекасов летом не стреляют. В окончательной форме звучали стихи:
Гаврила в засаде ждал птицы,
Гаврила птицу подстрелил... и т. д.
Позавтракав в столовой, Ляпис снова взялся за работу. Белые брюки мелькали в темноте коридоров. Он входил к редакций и продавал многоликого Гаврила.
К "Кооперативной флейты" Гавриила сдано под названием: "Еолова флейта".
Служил Гаврила за прилавком,
Гаврила флейты продавал...
Простаки из толстого журнала "Лес, какой он есть" купили у Ляписа небольшую поэму "На опушке". Начиналась она так:
Гаврила шел зелен гаем,
Гаврила вырубил бамбук...
Последний за тот день Гаврила работал на хлебопечении. Ему найшлось место в редакцию "Рабочего булки". Поэма имела длинную и печальную название: "О хлебе, качестве продукции и о любимой". Поэма посвящена была загадочной Хини Члек. Начало ее был как всегда эпический:
Служил Гаврила в пекарне,
Гаврила лепешки пик.
Посвящение, после деликатной борьбы, выбросили.
Самым печальным было то, что Ляписа денег нигде не дали. Одни обещали дать во вторник, другие - в четверг или пятницу - через две недели. Пришлось идти занимать деньги в лагерь врагов - туда, где Ляписа никогда не печатали.
Ляпис спустился с пятого этажа на второй и вошел в секретариат "Станка". Как на беду, он сразу же столкнулся с работягой Персицьким.
- А! - вскрикнул Персицький.- Ляпсус!
- Слушайте,- сказал Никифор Ляпис, понизив голос,- дайте три рубля. Мне "Герасим и Муму" должен кучу денег.
- Пятьдесят копеек я вам дам. Подождите. Я сейчас приду.
И Персицький вернулся, приведя с собой десяток сотрудников "Станка".
Завязалась общая беседа.
- Ну, как торговали? - спрашивал Персицький.
- Написал замечательные стихи!
- О Гаврила? Что-нибудь крестьянское? "Пахал Гаврила на рассвете, Гаврила плуг боготворил"?
- Что Гаврила! Ведь это халтура! - защищался Ляпис.- Я написал про Кавказ.
- А вы были на Кавказе?
- Через две недели поеду.
- А вы не боитесь, Ляпсус? Ведь там шакалы!
Так я и боялся! Они же на Кавказе не ядовитые!
После этого ответа все насторожились.
- Скажите, Ляпсусе,- спросил Персицький,- которые, по-вашему, шакалы?
- Да знаю я, одчепіться!
- Ну, скажите, если знаете!
- Ну, так!.. На подобие змеи.
- Конечно, конечно, ваша правда, как всегда, По-вашему же, седло дикой козы подают на стол вместе с острогами.
- Никогда я этого не говорил! - закричал Трубецкой.
- Вы не говорили. Вы писали. Мне Наперников говорил, что вы пробовали навязать ему такие стишки в "Герасим и Муму", якобы из быта охотников. Скажите по совести, Ляпсусе, почему вы пишете о том, чего вы никогда не видели и о чем не имеете никакого представления? Почему у вас в стихотворении "Кантон" пеньюар - это бальное платье? Почему?
- Вы - мещанин,- хвастливо сказал Ляпис.
- Почему в стихотворении "Скачки на приз Буденного" жокей у вас заносит на лошади супонь и после этого садится на облучок? Вы видели когда-нибудь супонь?
- Видел.
- Ну, скажите, какая она!
- Дайте мне покой. Вы псих!
- А передок видели? На скачках были?
- Не обязательно надо везде быть! - кричал Ляпис.- Пушкин писал турецкие стихи и никогда не был в Турции.
- О, конечно, Эрзерум же в Тульской губернии.
Ляпис не понял сарказма. Он горячо продолжал:
- Пушкин писал по материалам. Он прочел историю Пугачевского бунта, а потом написал. А мне про скачки все рассказал Ентіх.
После этой виртуозной обороны Персицький поезд силой Ляписа в соседнюю комнату. Зрители последовали за ними. Там на стене висела большая газетная вырезка, окаймленная траурной кромкой.
- Вы писали этот очерк в "Капитанском мостике"?
- Я писал.
- Это, кажется, ваша первая попытка в прозе? Поздравляю вас! "Волны катились через мол и падали вниз неудержимым домкратом.." Ну и удружили же вы "Капитанском мостике"! "Мостик" теперь долго вас не забудет, Ляпісе!
- В чем дело?
- Дело в том, что... Вы знаете, что такое домкрат?
- Ну, конечно, знаю, дайте мне покой...
- Как вы себе представляете домкрат? Опишите своими словами.
- Такой... Падает, одно слово.
- Домкрат падает. Заметьте все! Домкрат стремительно падает! Подождите, Ляпсусе, я вам сейчас принесу пятьдесят копеек. Не пускайте его!
Но и на этот раз пятьдесят копеек не выдано, Персицький притащил из справочного бюро двадцать первый том Брокгауза, ед Домиций до Евреинова. Среди Доміцієм, крепостью в великом герцогстве Мекленбург-Шверінському, и Доммелем, рекой в Бельгии и Нидерландах, найдено нужное слово.
- Слушайте! "Домкрат (нем. Daumkraft) - одна из машин поднимать большие тяжести. Обычный простой Д., применяемый для подъема экипажей и т.п., имеет подвижную зубчатую штаба; эту штаба захватывает шестерня, которую возвращают с помощью ручки..." И так далее. И далее: "Джон Диксон в 1879 г. поставил на место обелиск, известный под названием "Иглы Клеопатры", при помощи четырех рабочих, действовавших четырьмя гидравлическими Д." И этот прибор, по-вашему, имеет свойство стремительно падать? Значит, Брокгауз с Эфроном обманывали человечество в течение пятидесяти лет? Почему вы халтурите, вместо учиться? Дайте ответ!
- Мне нужны деньги.
- Но ведь у вас их никогда нет. Ведь вы не раз охотитесь за півкарбованцем.
- Я купил мебель и вышел из бюджета.
- И много вы купили мебели? Вам за вашу халтуру платят столько, сколько она стоит,- грош!
- Добрый грош! Я такой стул купил на аукционе...
- На подобие змеи?
- Нет. Из дворца. Но меня постигло бедствие. Вчера я вернулся ночью домой...
- От Хины Члек? - закричали присутствующие в один голос.
- Хина!.. С Хинами я сколько времени уже не живу. Возвращался я с диспута Маяковского. Прихожу. Окно раскрыто. Я сразу почувствовал, что что-то такое произошло.
- Ай-яй-яй! - сказал Персицький, заслоняя лицо руками.- Я чувствую, товарищи, что у Ляпсуса украли его лучший щедевр: "Гавриил дворником служил Гаврила в дворники нанялся".
- Дайте мне договорить. Удивительное хулиганство! Ко мне в комнату залезли какие-то негодяи и разодрали всю обивку стула. Может, кто-нибудь одолжит пять рублей на ремонт?
- Для ремонта напишите нового Гаврила. Я вам даже начало могу сказать. Подождите, подождите... Сейчас... Вот: "Гаврил стул купил на рынке, стул в Гаврила скверный был..." Скорее запишите. Это можно выгодно продать в "Голос комода"... Эх, Трубецкой, Трубецкой!.. Кстати, Ляпсусе, почему вы Трубецкой? Почему вам не взять псевдонима лучшего? К Примеру, Долгорукий? Никифор Долгорукий! Или Никифор Валуа? Или еще лучше: гражданин Никифор Сумароков-Эльстону? Если вам случится добра кормівля, сразу три стихотворения в "Гермуму", то выход из положения у вас блестящий. Одну бред подписываете Сумароковым, вторую макулатуру - Ельстоном, а третью - Юсуповым... Эх вы, халтурщик!..
Глава XXX
В театре Колумба
Ипполит Матвеевич постепенно становился подхалимом. Когда он смотрел на Остапа, глаза его убирали голубого жандармского оттенка.
В комнате Іванопуло было так жарко, что зсохлі вороб'яніновські стулья потрескивали, как дрова в камине. Великий комбинатор отдыхал, подложив под голову голубой жилет.
Ипполит Матвеевич смотрел в окно. Там, кривыми переулками, мимо крошечного московские сады, неслась гербовая карета. В черном ее лака попеременно отражались подвижные головы прохожих: кавалергард с медной головой, городские дамы и пухлые белые облака. Громя подковами брук, лошади промчались карету мимо Ипполита Матвеевича. Он разочарованно отвернулся.
Карета имела на себе герб МКГ4, должна была перевозить мусор, и абсолютно ничего не отражалось на ее дощатых стенках.
На козлах сидел бравый старичок с пушистой седой бородой. Если бы Ипполит Матвеевич знал, что кучер не кто иной, как граф Алексей Буланов, славный гусар-схимник, он, наверное, закричал бы на старичка, чтобы поговорить с ним о прекрасные времена.
Граф Алексей Буланов был весьма озабочен. Нахльостуючи лошадей, он грустно думал о бюрократизм, что разъедает ассенизационный подотдел, бюрократизм, через который графу вот уже полгода не выдавали надлежащего за гендоговором спецфартуха.
- Слушайте,- сказал вдруг великий комбинатор,- как вас звали в детстве?
- А зачем вам?
- Да так! Не знаю, как вас называть. Вороб'яніновим зовут вас надоело, Ипполитом Матвійовичем - слишком кисло. Как же вас звали? Ипа?
- Киса,- ответил Ипполит Матвеевич, улыбаясь.
- Конгеніально! Так вот что, Кисо,- взгляните, пожалуйста, что у меня на спине. Болит между лопаток.
Остап стянул через голову рубашку "ковбой". Перед Кисою Вороб'яніновим одкрилась широкая спина провинциального Антония, спина очаровательной формы, но до определенной степени грязноватая.
- Ого,- сказал Ипполит Матвеевич,- красное пятно какое-то.
Между лопаток великого комбинатора цвели фиалками и переливались нефтяной радугой синяки самых удивительных очертаний.
- Честное Слово, цифра восемь! - воскликнул Воробьянинов.- Первый раз вижу такой синяк.
- А второй цифры нет? - спокойно спросил Остап.
- Вроде буква Г.
- Вопросов больше не имею. Все понятно. Проклятая ручка! Видите, Кисо, как я страдаю, на которые опасности подвергаю себя ради ваших стульев. Эти арифметические знаки прописала мне большая самопадна ручка с пером номер восемьдесят шесть. Надо вам сказать, что проклятая ручка упала мне на спину той самой минуты, когда я засунул руки в нутро редакторского стула. А вы, толком ничего вы не умеете. Ізнуренковський стул кто испортил так, что мне потом пришлось за вас происходить? О аукцион я уже и не говорю. Нашли время для кобеляжу! В ваших летах кобелювати просто вредно! Берегите свое здоровье!.. Другое дело - я! За мной стул вдовицы! За мной - два щукінських! Ізнуренковський стул в конечном итоге сделал я! К редакции и к Ляписа я ходил! И только один-единственный стул вы довели до победного конца, да и то с помощью нашего священного врага - архиепископа.
Неслышно ступая по комнате босыми ногами, технический директор напоумляв покорного Кису.
Стул, исчез в товарном дворе Октябрьского вокзала, еще до сих пор был темным пятном на блестящем плане концессионных работ. Четыре стула в театре Колумба - это была определенная добычу. Но театр выезжал в путешествие по Волге с тиражным пароходом "Скрябин" и сегодня показывал премьеру "Женитьба" последним спектаклем сезона. Надо было решить - оставаться в Москве для поисков пропавшего в пространствах Каланчівського майдана стула, или уехать вместе с труппой в гастрольное турне. Остап склонялся к последнему.
- А то, может, поделимся? - спросил Остап.- Я поеду с театром, а вы оставайтесь и проследите за стулом в товарнім дворе.
Но Киса так пугливо моргал седыми ресницами, что Остап сразу изменил предложение.
- С двух зайцев,- сказал он,- выбирают того, который пожирнее. Поедем вместе. Но расходы будут большие. Нужны будут деньги. У меня осталось шестьдесят рублей. У вас сколько? Ах, я и забыл! В ваших летах девичья любовь так дорого стоит! Постановляю: сегодня мы идем в театр на премьеру "Женитьба". Не забудьте надеть фрак. Если стулья еще на месте и их не продали за долги соцстраховые, завтра же мы выезжаем. Помните, Воробьянинов, наступает последний акт комедии: "Сокровища моей тещи". Приближается финита ля комедия, Воробьянинов! Не дышите, мой давний друг! Рівняйтесь на рампу! О моя мл
