тылы, что из четырех граждан, которых мы встретили, четверо оказались художниками. Интересно.
Когда молочные братья остановились перед москательною лавкой, Балаганов шепотом сказал Остапу:
- Вам не стыдно?
- А почему?- спросил Остап.
- А потому, что вы собираетесь платить за краску живыми деньгами?
- А, вы вот о чем,-сказал Остап.-Признаюсь, немного стыдно. Положение, конечно, глупый. И что поделаешь? Не бежать же в исполком и просить там краски на проведение "Дня жаворонков". Вот они и дадут, но мы потеряем целый день.
Сухие краски в банках, стеклянных цилиндрах, мешках, бочках и рваных бумажных пакетах влекли манливими цирковыми цветами и предоставляли москательній лавке праздничный вид.
Командор и борт-механик придирчиво начали выбирать краски.
- Черный цвет - это траурный цвет,- говорил Остап.- Зеленый тоже не подойдет: это цвет потерянной надежды. Лиловый - нет. Пусть в лиловом машине ездит начальник уголовного розыска. Розовый-пошло; голубой - банально, красный - очень уж верно-подвергся. Придется покрасить "Антилопу" в желтый цвет. Немного будет ярко, но красиво.
- А вы кто будете? Художники?- спросил продавец, подбородок его было припорошенное киноварью.
- Художники,- ответил Бендер,- баталисты и маринисты.
- Тогда вам надо не сюда,- сказал продавец, забирая с прилавка пакеты и банки.
- Как не сюда?- воскликнул Остап.- А куда же?
- Напротив.
Приказчик подвел друзей к двери и указал рукой через улицу на вывеску. На вывеске был изображен коричневую лошадь голову и черными буквами на голубом фоне выведено: "Овес и сено".
- Оно-то так,- сказал Остап,- твердый и мягкий корм для скота. Но к чему тут наш брат - художник? Не вижу никакой связи.
Но связь была - и очень существенный. Остап нашел его уже в начале объяснений приказчика.
Город всегда любил живопись, и четыре художники, которые жили здесь издавна, организовали группу "Диалектический станковист". Они рисовали портреты ответственных работников и сбывали их в местный музей живописи. Со временем количество незамальованих ответственных работников очень уменьшилось, что сказалось и на заработках диалектических станковистів. И это еще было полбеды. Годы страданий начались с тех пор, как в город прибыл новый художник Феофан Мухин.
Первая же его работа вызвала в городе большой шум. Это был портрет заведующего гостиничным трестом. Феофан Мухин оставил станковистів далеко позади. Заведующего гостиничным трестом был изображен не масляными красками, акварелью, не углем, не темперой, пастелью, гуашью и не свинцовым олівцем. его смастерили... из овса. И когда художник Мухин перевозил извозчиком картину в музей, кобыла беспокойно оглядывалась и іржала.
Со временем Мухин начал использовать и другие злаки. Громовой успех имели портреты из проса, пшеницы и мака, смелые этюды, выполненные кукурузой и ядром-гречкой, пейзажи из риса и натюрморты из пшена.
Сейчас он работал над групповым портретом. Огромное полотно, изображающее заседания окрплану. Эту картину Феофан готовил из фасоли и гороха. И в глубине души он отдавал; предпочтение овсу, на котором сделал свою карьеру, и сбил с позиций диалектических станковистів.
- Овсом, оно, конечно, похватніше,-воскликнул Остап.- А Рубенс с Рафаэлем, олухи, маслом трудились. Мы тоже дураки, вроде Леонардо да Винчи. Дайте нам желтой эмалевой краски.
Заплатив деньги болтливому продавцу, Остап спросил:
- Кстати, кто такой Плотский-Поцелуев? Мы не здешние, не в курсе дела.
- Товарищ Поцелуев - известный работник центра, а сам из нашего города. Приехал из Москвы в отпуск.
- Все ясно,-сказал Остап.-Спасибо за информацию. До свидания.
На улице молочные братья снова увидели диалектических станковистів. Все четверо, с печальными и томными, как у цыган, лицами, стояли на распутье. Рядом с ними торчали мольберты, поставленные как винтовки в пирамиду.
- Что, служивые, плохо?- спросил Остап.- Прозевали Плотского-Поцілуєва?
- Проворонили,- простогнали художники.- Выскользнул из рук.
- Феофан перехватил?-спросил Остап, проявляя незаурядную осведомленность с объектом разговора.
- Уже пишет, халтурщик,-ответил заместитель Генриха Наварського.- Овсом. На старую манеру, говорит, перехожу. Жалуется, лабазник, на кризис жанра.
- А где ателье этого деляги? - поинтересовался Остап.- Хочется бросить глазом.
Художники, у которых было много свободного времени, охотно повели Остапа и Балаганова к Феофана Мухина. Феофан работал у себя в саду, на воздухе. Перед ним на табуретке сидел товарищ Плотский, человек, как видно, пугливый, робкий. Он, затаив дыхание, смотрел на художника, который, как сеятель, с кредитки в три червонца, хватал горстями из козуба овес и разбросал его по полотну. Мухин нахмурился. Ему мешали воробьи. Они нагло подлетали к картины и выклевывали из нее отдельные детали.
- Сколько вы получите за эту картину?- застенчиво спросил Плотский.
Феофан приостановил сев, критически посмотрел на свое произведение и мечтательно ответил:
- Что же! Рублей двести пятьдесят музей за нее даст.
- Дорогая цена.
- А овес теперь почем? - словно пропел Мухин.- Не докупишся. Дорогой теперь овес!
- Ну, как яровой клин?- спросил Остап, просовывая в сад сквозь плетень голову.- Посевная кампания, вижу, проходит хорошо. На сто процентов! Но все это ничто против того, что я видел в Москве. Там какой-то художник сделал картину из волос. Большую картину со многими фигурами, и, заметьте, идеологически выдержанную, хотя художник и пользовался волосами беспартийных - был такой грех. Но с точки зрения идеологии, картина, повторяю, была выдержана. Называлась она "Дед Пахом и трактор на ночевки". Это была такая строптивая картина, что не знали, что с ней делать. Иногда волосы на ней вставали дыбом. А какого погожего дня она совсем поседела и от деда Пахома и трактора не осталось и следа. И художник успел урвать полторы тысячи за выдумку. Поэтому вы не очень тешьте себя мечтами, товарищ Мухин. Вдруг овес прорастет, ваши картины заколосяться, и вам уже больше никогда не придется снимать урожай.
Диалектические станковисти сочувственно засмеялись. Но Феофан не расстроился.
- Это звучит как парадокс,- заметил он, снова начиная посевные манипуляции.
- Ладно,- сказал Остап на прощание,- сейте разумное, доброе, вечное, а там увидим. Будьте здоровы и вы, служивые. Бросьте свои масляные краски. Переходите на мозаику из гаек, костылей и винтов. Портрет с гаек! Это же идея!
Целый день антилопівці красили свою машину... к Вечеру ее уже нельзя было узнать. Она сверкала всеми полутонами яичного желтка.
На рассвете следующего дня восстановлена "Антилопа" покинула гостеприимный сарай и взяла курс на юг.
- Жаль, не пришлось проститься с хозяином. Но он так сладко спал, что не хотелось его будить. Возможно, ему сейчас наконец приснился сон, которого он так долго ждал: митрополит Двулогій благословляет чинов министерства народного просвещения в день трьохсотріччя дома Романовых.
И в ту же минуту сзади, с бревенчатой хижины, послышался знакомый уже Остапу плач и рев.
- Все тот же сон! - вопил старый Хворобйов.- Боже, Боже!
- Я ошибся,- заметил Остап. - ему, наверное, приснился не митрополит Двулогій, а распространенный пленум литературной группы "Кузница и усадьба". А впрочем, черт побери! Дела зовут нас к Черноморская!
Раздел IX СНОВА КРИЗИС ЖАНРА
Чем только не занимаются люди!
Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны "Мертвые души", построена Днепровская гидростанцию и совершен перелет вокруг земного шара. Маленький мир изобрел пищавку пузырь "Уйди - Уйди", написана песенка "Кирпичика" и построены брюки фасона "полпред". В большом мире, людей движет стремление сделать что-то хорошо для человечества. Маленький мир далек от таких высоких матерій. его жители имеют одно стремление - как-нибудь прожить, не испытывая голода.
Маленькие, мелкие люди тянутся за большими. Они понимают, что должны быть созвучны эпохе и только тогда их товарец будет иметь спрос. В советское время, когда в большом мире созданы идеологические твердыни, в маленьком мире замечается оживление. Под все мелкие изобретения муравьиного мира начали подводить гранитную базу "коммунистической" идеологии. На пищавках "Иди-Иди" рисуют Чемберлена, очень похожего на того, что печатают в "Известиях". В популярной песенке умный слесарь, чтобы добиться любви комсомолки, в три рефрены выполняет и даже перевыполняет промфінплан. И пока в большом мире идет страстная дискуссия об оформлении нового быта, в маленьком мире уже все готово: есть галстук "Мечта ударника", толстовка-гладковка, гипсовая статуэтка "Колхозница на купании" и дамские пробковые подмышники "Любовь пчел трудовых".
В области ребусов, шарад, шарадоїдів, логогрифів и картинок. "загадок" появились новые веяния. На все пошла новая мода. Секретари газетных и журнальных отделов "На досуге" или "Подумай" решили не брать товар без идеологии. И пока великая страна клокотала, пока строились тракторные заводы и создавались грандиозные фабрики зерна, старик Синицкий, ребусник по профессии, сидел в своей комнате и, уставившись стеклянными глазами в пустыню, вымучивал шараду на модное слово "индустриализация".
Синицкий имел вид гнома. Таких гномов часто рисовали на вывесках магазинов, которые торгуют зонтиками. Гномы на вывесках стоят в красных колпаках и по-дружески подмигивают прохожим, как бы приглашая их как можно быстрее купить шелковый зонтик или палку с серебряным набалдашником в виде собачьей головы. Длинная, желтоватая борода Синицкого опускалась под стол, вплоть до корзины для бумаг.
- Индустриализация,- тоскливо шептал он, шевеля бледными, как сырые котлеты, старческими губами.
И он опытным глазом распределил это слово на шарадні части.
- Индус. Три. Али. За.
Все было прекрасно. Синицкий уже представлял себе роскошную шараду, значительную по содержанию, легкую в чтении и тяжелую для отгадывания. Сомнение вызвала последняя часть - "ция".
- Что это за "ция"?-напрягал мозг старик.-Вот как бы "акция"! Тогда бы получилось прекрасно індустріалізакція".
Промучившись полчаса и не придумав, как быть с капризным окончанием, Синицкий решил, что конец придет сам по себе и приступил к работе. Он начал писать свою поэму на видертому из бухгалтерской книги листике с надписью "дебет".
Сквозь белые стеклянные двери балкона видно было акации в цвету, латаные крыши домов и густую синюю полосу морского горизонта. Черноморский полдень заливал город киселевою жарой.
Старик подумал и написал на бумаге первые строки:
Мой первый слог сидит в чалме
На Востоке быть обязан.
- На Востоке быть обязан,- с удовольствием проговорил старый. ему понравилось это, что он создал: трудно было найти рифмы к словам "обязан" и "чалма". Ребусник походил по комнате и потрогал бороду. Вдруг ему мигнул;
А состав второй известный мне:
С числом он будто связан.
С "Али" и "За" тоже повезло:
В чалме сидит и третий состав
Живет он тоже на Востоке,
Четвертый состав - поможет бог
Узнать, что это - предлог.
Утомленный последним напряжением Синицкий откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Ему было уже семьдесят лет. Из них пятьдесят он сочинял ребусы, шарады, картины-загадки и шарадоїди. Но никогда почтенном ребусникові еще не было так тяжело работать, как сейчас. Он отстал от жизни, был политическое неграмотный, и молодые конкуренты его легко обгоняли. Они приносили в редакцию задачи с таким замечательным идеологическому направлению, что старик, читая их, плакал от зависти. Можно ли было ему соперничать, например, с такой задачей:
ЗАДАЧА - АРИФМОМОЇД.
Три станции: Воробйово, Грачово и Дроздово имели одинаковое количество служащих. На станции Дроздово комсомольцев было в шесть раз меньше, чем на двух других станциях, взятых вместе. А на станции Воробйово партийцев было на 12 человек больше, чем на станции Грачово. Но на этой последней беспартийных было на 6 человек больше, чем на первых двух. Сколько служащих было на каждой станции и который был тям партийная и комсомольская прослойка?
Немного отойдя от своих безрадостных думань, старик снова склонился над аркушиком с надписью "дебет", но в это время в комнату вошла девушка с мокрым, стрижеными волосами и с черным купальником через плечо.
Она молча пошла на балкон, развесила на облупленных перилах мокрый купальник и глянула вниз. Девушка увидела бедный двор, который видела уже много лет,- убогое двор, где валялись разбитые ящики, бродили грязные, в саже, коты и жестянщик громко чинил ведро.
На нижнем этаже домгосподарки разговаривали о своей тяжелой жизни. И разговоры эти девушка слышала уже не впервые, и котов она знала всех по имени, и жестянщик, как ей показалось, чинил то самое ведро, которое чинил много лет. Зося Синицкая вернулась в комнату.
- Идеология заела,- услышала она дедово бормотание.- А какая у ребусной деле может быть идеология? Ребус же... Зося заглянула в деду каракули и воскликнула:
- Что ты здесь написал? Что, что такое? "Четвертый состав, поможет бог узнать, что это - предлог". Почему бог? Ведь ты сам говорил, что редакции теперь не берут шарады с церковными словами.
Синицкий ахнул. Восклицая: "Где бог? Где? Там нет бога!", он дрожащими руками насадил на нос очки в белой оправе и схватил листок.
- Бог есть,- проговорил он жалобно.- Таки влез... Опять дал маху... Эх, жаль. И рима погибает хорошая.
- А ты вместо "бог" поставь "рок",- посоветовала Зося. Но напуганный Синицкий отказался и от "рока".
- Это тоже мистика. Я знаю. Ой, дал маху... Что же теперь будет, Зосенько?
Зося безразлично взглянула на деда и посоветовала придумывать новую шараду.
- Все равно,- сказала она,- слово с окончанием "ция" у тебя не получается. Помнишь, как ты мучился со словом "теплофикация?"
- Конечно,- оживился старик,- я еще третьим составом поставил "кац" и написал так: "А третий слог легкий, эй, эй! Читай - и скажешь: " это еврей". Эту шараду не взяли. Сказали:
"Слабовато, не подходит". Маху дал!
И старик, усевшись за стол, начал разрабатывать большой, идеологически выдержан ребус. Сначала он начертил карандашом контуры гуся, держащего в клюве букву "Г", большую, тяжелую, как виселица. Работа шла успешно.
Зося начала готовить к обеду. Она переходила от буфета с зеркальными иллюминаторами к столу и ставила посуду. Появилась фарфоровая супница с одбитими ручками, тарелки с цветами и без цветов, пожелтевшие вилки и даже компотниця, хоть в обеденном меню никакого компота сегодня не было.
Вообще дела Синицьких были плохи. Ребусы и шарады приносили в дом больше волнений, чем денег. С домашними обедами, которые старый ребусник давал знакомым гражданам, что было основной статьей семейных доходов, тоже было не в порядке. Подвысоцкий и Бомзе уехали в отпуск, Стульян женился гречанкой и стал обедать дома, а Побєрухіна вычистили из учреждения по второй категории, от волнений он потерял аппетит и отказался от обедов. Теперь он ходил по городу, останавливал знакомых и произносил одни и те же полны таинственного сарказма слова: "Слышали новость? Меня вычистили по второй категории".
И некоторые знакомые сочувственно отвечали: "Ну и наделали делов эти Маркс и Энгельс"! А некоторые не отвечал ничего, смотрели на Побєрухіна зизом и обходили, потряхивая портфелями. В конце концов, из всех столовників остался один, да и тот не платил уже целую неделю, жалуясь на задержку зарплаты. Недовольно стенувши плечами, Зося ушла на кухню, а когда вернулась, за обеденным столом сидел последний столовник - Александр Иванович Корейко.
Вне службы Александр Иванович не был таким пугливым и униженным. Однако настороженность ни на миг не сходила с его лица. Сейчас он внимательно рассматривал новый ребус Синицкого. Среди других загадочных рисунков там было нарисовано мешок, из которого сыпались буквы "Т", елка, из-за которой всходило солнце, и воробей, сидевший на строке нот. Ребус заканчивался запятой кверху низом.
- Этот ребус будет нелегко разгадать, - говорил Синицкий, топчась вокруг столовника.- Придется покорпеть над ним!
- Придется, придется,- ответил Корейко, улыбаясь,-вот только гусь меня сбивает... Зачем тут гусь? О-О-О... Есть! Готово! "В борьбе ты обретешь право свое"?
- Да,- разочарованно проговорил, растягивая слова, старик,- как это вы так быстро разгадали? Способности у вас большие. Сразу видно счетовода первого разряда.
- Второго,- сделал поправку Корейко.- А зачем вы готовили этот ребус? Для печати?
- Для печати.
- И совершенно напрасно,- сказал Корейко, с интересом поглядывая на борщ, в котором плавали золотые медали жира. Было в этом борще что-то заслуженное, что-то унтер-офицерское.- В борьбе ты обретешь право свое - это есерівське лозунг. Для печати не годится.
- Боже ты мой!- простонал старик.- Царица небесная! Опять маху дал. Слышишь, Зосенько? Маху дал. Что же теперь делать?
Старого успокаивали. Кое-как пообедав, он сразу же поднялся, собрал вымышленные за неделю загадки, одежда конский соломенную шляпу и сказал:
- Ну, Зосенько, пойду в "Молодежные ведомости". Немного беспокоит меня алгеброїд, но, думаю, деньги я там достану.
В комсомольском журнале "Молодежные ведомости" старого часто браковали, ругали его за отсталость, и все же не обижали, и этот журнал был единственным местом, откуда до старого плыл слабый денежный ручеек. Синицкий взял с собой шараду, которая начиналась словами: "Мой первый слог на дне морском",- два колхозных логогрифа, и один алгеброїд, в котором путем сложного умножения и деления приходилась перевага_ Советской власти перед всеми другими властями.
Когда ребусник ушел, Александр Иванович принялся мрачно рассматривать Зосю. Александр Иванович столувався в Синицьких сначала потому, что там были дешевые и вкусные обеды. И еще он не забывал свое основное правило о том, что он - мелкий служащий. Он любил поговорить о трудности существования в большом городе на мизерную зарплату.
Но с некоторого времени цена и вкус обедов потеряли для него то показательное и абстрактное значение, которое он им придавал. Если бы с него требовали, и он мог бы это сделать, не прячась, то платил бы за обед не шестьдесят копеек, как это делает сейчас, а три, даже пять тысяч рублей.
Александр Иванович, подвижник, сознательно изнурял себя финансовыми веригами, запретив себе даже прикасаться ко всему, что дороже за полтинник, и в то же время раздраженный тем, что он не может откровенно потратить сто рублей, чтобы не погубить миллионы, влюбился со всей решительностью, на которую способен человек сильная, суровая и озлобленная бесконечным ожиданием.
Сегодня, наконец, он решил признаться Зоси в своих чувствах и предложить свою руку, где бился пульс, маленький и злой, как суслик, и свое сердце, скованное сказочными обручами.
- Так,- сказал он.- Вот такие-то дела, Зосю Викторовна.
Сделав это сообщение, гражданин Корейко схватил со стола пепельницу, на которой было написано дореволюционный призыв: " Человек, не гневи свою жену", и начал внимательно в нее вглядываться.
Здесь необходимо объяснить, что на свете нет такой девушки, которая бы не знала по крайней мере за неделю о излияние чувств, что назревают. Именно через то Зося Викторовна озабоченно вздохнула, остановившись перед зеркалом. Она имела тот спортивный вид, который за последние годы приобрели все красивые девушки. Проверив эту свою качество, она села напротив Александра Ивановича и приготовилась его слушать.
Но Александр Иванович ничего не сказал. Он знал только две роли: служащего и подпольного миллионера. Третьего он не знал.
- Вы слышали новость?- спросила Зося.- Побєрухіна вычистили.
- У нас тоже началась чистка,- ответил Корейко,- много полетит. Например, Лапидус-младший. И Лапидус-старший тоже добрый...
Здесь Корейко заметил, что он идет по тропинке нищего служащего. Свинцовая мечтательность снова овладела им.
- Так, так,- сказал он,- живешь одиноким, не зная наслаждений.
- Что, не зная?- оживилась Зося.
- Не зная женской ласки,- заметил Корейко сдавленным голосом.
Не видя со стороны Зоси никакой поддержки, он начал развивать свою мысль.
Он уже старый. То есть не то, чтобы и старый, но и не молодой. И даже не то, чтобы не молодой, а просто время идет, годы проходят. И именно это течение времени и навевает на него разные мысли. Например, о браке. Пусть не думают, что он какой-то себе вот такой... Он, вообще, славный. Совершенно спокойный человек. Его надо жалеть. И ему кажется, что его можно любить. Он не хвастун, как другие, и не любит бросать слова на ветер. Почему бы одной девушке не выйти за него замуж?
Выразив свои чувства вот в такой несмелой форме, Александр Иванович сердито посмотрел на Зосю.
- А Лапідуса-младшего действительно могут вычистить? - спросила ребусникова внука.
И, не дожидаясь ответа, заговорила по сути дела. Она прекрасно понимает. Время действительно звучит ужасно быстро. Еще недавно ей было девятнадцать, а сейчас уже двадцать. А еще через год будет двадцать один. Она никогда не думала, что Александр Иванович какой-то там такое. Наоборот, она всегда была уверена, что он славный. Лучше многих. И, конечно, стоит всего-Но в нее именно сейчас какие-то поиски чего-то, чего - она еще и сама не знает. Вообще она сейчас выйти замуж не может. Да и какое у них может сложиться жизнь? У нее-поиски. А у него, если говорить честно и откровенно, всего-на-всего сорок шесть рублей в месяц. И потом она его еще не любит, что, вообще говоря, тоже очень важно.
- Какие там сорок шесть рублей!- страшным голосом сказал вдруг Александр Иванович, вставая во весь рост.- У меня... У меня...
Больше он не сказал ничего. Он испугался. Начиналась роль миллионера, и это могло закончиться фатально. Его пойняв такой страх, что он даже начал мурмотіти о том, что не в деньгах счастье. Но в этот момент за дверью послышалось чье-то сопение. Зося выбежала в коридор.
Там стоял дед в своем белом глыбе, сверкал соломенными кристаллами. Он не считался войти. От горя его борода висела веником.
- Почему так быстро?- воскликнула Зося.- Что случилось?
Старик поднял на нее глаза, в слезах.
Испуганная Зося подхватила старика за острые плечи и быстро потащила в комнату.
После долгих просьб дед наконец начал рассказывать.
Все шло прекрасно. В редакции "Молодежных ведомостей" он добрел без каких-либо происшествий. Заведующий отделом "Умственные упражнения" встретил ребусника удивление вежливо.
- Руку подал, Зосенько,- вздохнул старик.- Садитесь, говорит, товарищ Синицкий. И тут меня и огорошил.-А наш отдел, говорит, закрывают. Прибыл новый редактор и заявил, что наши читатели не нуждаются умственных упражнений, что им, Зосенько, нужен специальный отдел шашечной игры. Что же будет?-спрашиваю.- ничего, говорит заведующий, не пойдет только ваш материал - и только. А шараду моему очень хвалил. Ну, чисто тебе пушкинские строки, особенно это место: "Мой первый слог на дне морском, на дне морском второй мой слог".
Старый ребусник еще долго совгався на диване и жаловался на засилье советской идеологии.
-Опять драма!-воскликнула Зося. Она надела шляпку и пошла к двери. Александр Иванович двинулся и себе за ней, хотя понимал, что идти не следовало бы. На улице Зося взяла Корейка под руку.
- Все же мы будем дружить, правда?
- Было бы лучше, если бы вы вышли за меня замуж,- откровенно буркнул Корейко.
В раскрытых настежь буфетах искусственных минеральных вод толпились молодые люди без шляп, в белых рубашках с засученными выше локтя рукавами. Синие сифоны с металлическими кранами стояли на полках. Длинные стеклянные цилиндры с сиропом на вертушке мерцали аптекарским светом. Иранцы с печальными лицами поджаривали на жаровнях орехи, и угарный дым призвал сюда гуляющих.
- В кино хочется,- капризно сказала Зося.- Орехов хочется, сельтерской с сиропом.
Корейко был готов для Зоси на все. Он решил даже слегка нарушить свою конспирацию, потратить пять рублей на гулянку. Сейчас в кармане у него в плоской жестяной коробке от папирос "Кавказ" лежало десять тысяч рублей кредитками по двадцать пять червонцев каждая. Но если бы он даже потерял рассудок и решил вынуть хоть одну такую купюру, ее все равно не разменяли бы в одном кинематографе.
- Зарплату задерживают,- сказал он в полном отчаянии.- Платят очень неаккуратно.
В эту минуту из толпы вынырнул молодой человек в замечательных сандалиях на босу ногу. Он салютовал Зоси поднятием руки.
- Привет, привет,- сказал он,- имею две контромарки в кино. Хотите? Только сейчас.
И молодой человек в замечательных сандалиях увлек Зосю и повел ее под тусклую вывеску кино "Камо грядеши", бывший "Кво вадис".
Этой ночью конторник-миллионер не спал дома. До самого утра бродил в городе, бездумно просматривая фотографии голых младенцев в стеклянных витринах фотографов, подбрасывал ногами гравий на бульваре и глядел в темную пропасть порта. Там вели разговор невидимые пароходы, слышались милицейские свистки и крутился красный огонек маяка.
- Проклятая страна! - бормотал Корейко.- Страна, в которой миллионер не может повести свою невесту в кино. Сейчас Зося казалась ему невестой.
Над утро бледный от бессонницы Александр Иванович забрел на окраину города. Когда он проходил Бессарабской улице, ему послышались звуки "матчиша". Удивленный, он остановился.
Навстречу ему спускался желтый автомобиль. За рулем, согнувшись, сидел усталый шофер в хромированном тужурке. Рядом с ним клевал носом широкоплечий хлоп'яга в стетсоновському шляпе с дырочками, склонив голову набок. На заднем сиденье развалились еще двое пассажиров: пожарный в полной выходной форме и мужчина-атлет в морской фуражке с белым верхом.
- Привет первому черноморцу!- крикнул Остап, когда машина, громыхая, как трактор, промчалась мимо Корейка.- Теплые морские ванны еще работают? Городской театр не закрылся? Черноморск уже объявлен вольным городом?
И Остап не услышал ответа. Козлевич включил глушитель, и "Антилопа" потопила первого черноморца в облаках голубого дыма.
- Ну,- сказал Остап Балаганову, который проснулся,- заседание продолжается. Подавайте сюда вашего подпольного Рокфеллера. Сейчас я начну его раздевать. Ой, мне уже эти принцы и нищие.
Часть вторая ДВОЕ КОМБИНАТОРОВ
Раздел X ТЕЛЕГРАММА ОТ БРАТЬЕВ КАРАМАЗОВЫХ
С некоторого времени подпольный миллионер почувствовал на себе чье-то неусыпную внимание. Сначала ничего определенного не было. Только исчезло привычное и спокойное чувство одиночества. Потом начали появляться признаки, которые настораживали.
Однажды, когда Корейко привычными, размеренными шагами шел на службу, возле самого "Геркулеса" его остановил нахальный нищий с золотым зубом. Наступая на завязки от подштанников, которые волочились за ним по земле, нищий схватил Александра Ивановича за руку и скороговоркой забелькотав:
- Дай миллион, дай миллион, дай миллион!
Потом нищий высунул толстого, грязного языка и начал нести уже совсем не понятны глупости. Это был обыкновенный нищий, напівідіот, которые так часто встречаются в южных городах, и все же Корейко пришел в свой фінобліковий зал с расстроенной душой.
Именно с этой встречи и началось чертовщина.
В три часа ночи Александра Ивановича разбудили. Принесли телеграмму. Цокая зубами от утренней прохлады, миллионер разорвал бандероль и прочитал:
"Графиня сполотнілим лицом бежит пруду".
- Какая графиня?-обалдело прошептал Корейко, стоя босиком в коридоре.
Но ему никто не ответил. Почтальон ушел. Во дворе, в садике страстно мычали голуби. Жители спали. Александр Иванович повертел в руках серый бланк. Адрес верный. Фамилия тоже.
"Малая Касательна 16 Александру Корейко графиня сполотнілим лицом бежит пруду".
Александр Иванович ничего не понял, но так взволновался; что сжег телеграмму на свече.
В семнадцать часов тридцать пять минут того же дня прибыла новая депеша:
"Заседание продолжается кома миллион поцелуев".
Александр Иванович побледнел от ярости и разорвал телеграмму. И в ту же ночь принесли еще две телеграммы-молнии.
Первая:
"Грузите апельсины бочках братья Карамазовы".
И Вторая:
"Лед тронулся крпк командовать парадом буду я".
После этого с Александром Ивановичем на службе произошел обидный казус. Умножая устно на просьбу Чеважевської девятьсот восемьдесят пять на тридцать, он ошибся и дал ошибочный результат, чего с ним никогда в жизни не случалось. Но сейчас ему было не до арифметических упражнений. Сумасшедшие телеграммы не выходили из головы.
"Бочках,- шептал он, уставившись в старого Кукушкінда.- "Братья Карамазовы... Какое-то свинство".
Он пытался успокоить себя мыслью, что это были шутки каких-то друзей, но эту версию сразу же пришлось отбросить. Друзей у него не было. Что же касается сотрудников, то это были люди серьезные и шутили только раз в год - первого апреля. Да и в этот день веселых выдумок и радостных мистификаций они оперировали только одним не совсем веселой шуткой - фабриковали на пишущей машинке фальшивый приказ об увольнении Кукушкінда и клали этот приказ ему на стол. И каждый раз в течение семи лет старик хватался за сердце, что Очень всех радовало. К тому же не такие уж это были богачи, чтобы тратиться на депеши.
-После телеграммы, в которой неизвестный гражданин уведомлял, что командовать парадом будет именно он, а не кто-то другой, наступило успокоение. Александра Ивановича не тревожили три дня. Он начал уже привыкать к мысли, что все это его волнует, вдруг пришла, толстенная заказная бандероль. В ней содержалась книга под названием "Капиталистические акулы" с подзаголовком: "Биография американских миллионеров".
В другое время Корейко и сам бы купил такую интересную книгу, но сейчас он даже скривился от ужаса. Первое предложение было очерченный синим карандашом. Корейко читал:
"Все огромные современные богатства нажиты найбезчеснішим средством". На всякий случай Александр Иванович решил пока не заходить на вокзале до заветного чемоданчика, его овладела тревога.
- Самое главное,- говорил Остап, прогуливаясь по просторному номеру гостиницы "Карлсбад",-это посеять растерянность, панику в лагере противника. Он должен потерять душевное равновесие. Достичь этого не так уж и трудно. В конце концов, людей более всего пугает непонятное, загадочное. Я сам когда-то был мистиком-одиночкой и дошел до такого состояния, что меня можно было испугать обыкновенным финским ножом. Так, так. Как можно больше непонятного. Я убежден, что моя последняя телеграмма "в мыслях мы вместе" потрясла нашего контрагента. Все это - суперфосфат, удобрение. Пусть поволнуется. Клиента надо приучить к мысли, что ему придется отдать деньги. Его надо морально разоружить, подавить в нем реакционные собственнические инстинкты.
Произнеся эту речь, Бендер строго взглянул на своих подчиненных. Балаганов, Паниковский и Козлевич смирно сидели в красных плюшевых креслах с бахромой и кистями. Они ніяковіли. их смущал образ жизни командора, смущали золоченые ламбрекены, ковры, которые сияли яркими химическими цветами, и гравюра "Явление Христа народу". Сами они вместе с "Антилопой" жили на постоялом дворе и приходили в отель только получать инструкции.
- Паниковский,-сказал Остап,-вам поручалось встретиться сегодня с нашим подзащитным и вторично попросить у него миллион, сопровождая это просьба идиотским смехом?
- Только он меня увидел, перешел на противоположный тротуар,- самодовольно ответил Паниковский.
- Да. Все идет хорошо. Клиент начинает нервничать. Сейчас он переходит от притупленого удивления до беспричинного страха. Я не сомневаюсь, что он подпрыгивает ночью в постели и жалобно лепечет: "мама, Мама..." Еще немного, какая-то малость, последний удар кисти - и он окончательно дойдет. Он с плачем полезет в буфет и вынет оттуда тарелочку с голубой каемкой...
Остап подмигнул Балаганову. Балаганов подмигнул Паниковскому, Паниковский подмигнул Козлевичу, и хоть честный Козлевич абсолютно ничего не понял, он начал моргать обоими глазами.
И долго еще в номере гостиницы "Карлсбад" продолжалось дружеское перемигивания, сопровождаемое смешками, прицмокуванні языком и даже подпрыгиванием из красных плюшевых кресел.
- Хватит веселиться,- сказал Остап.- Пока что тарелочка с деньгами в руках Корейка, если только она вообще существует, эта волшебная тарелочка.
После этого Бендер одіслав Паниковского и Козлевича на постоялый двор, приказав держать "Антилопу" под рукой.
- Ну, Шура,- сказал он, оставшись вдвоем с Балагановым,- телеграмм больше не надо. Подготовительную работу можно считать законченной. Начинается активная борьба. Сейчас мы пойдем смотреть на драгоценные теленок во время выполнения им служебных обязанностей.
Держась прозрачного тени акаций, молочные братья перешли городской сад, где толстый струя фонтана таял как свеча, миновали несколько зеркальных пивных баров и остановились на углу улицы Меринга. Цветочницы с красными матросскими лицами купалы свой нежный товар в эмалированных мисках. Нагретый солнцем асфальт шипел под ногами. С голубой кафельной молочной выходили граждане и вытирали, уходя, замазанные кефиром губы. Привлекательно отсвечивали грубые макаронные буквы деревянного золота, из которых заключалось слово "Геркулес". Солнце раз підстрибувало в больших стеклах двери-вертушки. Остап и Балаганов вошли в вестибюль и растаяли в толпе деловых людей.
Раздел XI ГЕРКУЛЕСІВЦІ
Как не пытались начальники "Геркулеса", которые часто менялись, изгнать из своего учреждения гостиничный дух, им так и не удалось этого достичь. Как не замазывали завхозы старые надписи, они все же выпирали отовсюду. То вдруг в торговом отделе выпрыгнет слово "Кабинеты", то совсем неожиданно на матовых стеклянных дверях машбюро снова возникнут водяные знаки: "Дежурная горничная", то выступали на стенах нарисованы золотые руки, указывали на места "Для дам" (на французском языке). Повсюду выпирал отель.
Мелкие служащие сидели на четвертом этаже в номерах, что стоили по рублю. Здесь в свое время останавливались сельские попы, что приезжали на епархиальные съезды, или же мелкие коммивояжеры с варшавскими усиками. Там еще пахло підпаховим потом и стояли розовые железные умывальники. В номерах, которые чище, куда заезжали короли бильярда и провінціальні драматические актеры, расположились заведующие секциями, их помощники и завхоз. Здесь уже было приличнее: стояли шифоньеры и пол была обшита рыжим линолеумом. В роскошных номерах с ванными и альковами гнездилось начальство. В белых ванных валялись дела, а в полутемных альковах висели диаграммы и схемы, наглядно рассказывали о структуре "Геркулеса", а также о его связь с периферией. Здесь сохранились удивительные золоченые бутерброды, ковры и ночные столики с мраморными досками. В некоторых альковах даже стояли панцирные никелированные кровати с блестящими шариками. На них лежали дела и всевозможная необходима переписка. Это было очень удобно: ведь каждый листочек всегда был под рукой.
В одном из следующих номеров, а именно, в пятом номере, 1911 года остановился знаменитый писатель Леонид Андреев. Все геркулесівці об этом знали, 1 за пятым номером ходила в учреждении дурная слава.
Со всеми ответственными работниками, которые устраивали здесь свой кабинет, обязательно должна скоїтись какая-то беда. Не успевал пятый номер как следует войти в курс дел, как его уже увольняли и бросали на другую работу. Хорошо, когда без выговора. А то, бывало, еще и с выговором, даже с опубликованием в печати. Случалось и хуже, о чем даже вспоминать неприятно.
- Гаспидський номер,- в один голос утверждали потерпевшие.-Никто понятия не имел!
И на голову писателя, автора страшного "Рассказа о семи повешенных", падали тяжелые обвинения, будто именно он был виноват в том, что т. Лапшин принял на работу шесть братьев-богатырей, что т. Справченко, заготовляя древесную кору, положился на самотек, чем и провалил заготовку, и т. Индокитайский проиграл в польский банчок 7384 рубля 03 копейки казенных денег. Как Индокитайский не выкручивался, как ни доказывал в соответствующих инстанциях, что 03 копейки он потратил на пользу государства и что он может предъявить на указанную сумму оправдательные документы, ничего не помогло. Тень писателя-покойника была неумолима, и одного осеннего вечера Индокитайского посадили. Действительно, лихим был этот пятый номер.
Начальник всего "Геркулеса" т. Полихаєв помещался в бывшем зимнем саду; его секретарша Серна Михайловна раз миготіла среди уцелевших пальм и сикомор. Там же стоял длинный, как вокзальный перрон, стол, сослан малиновым сукном, за которым происходили частые и долгие заседания правления. А недавно в комнате No 262, где когда-то размещался маленький буфет, засела комиссия по чистке, в составе восьми внешне неприметных товарищей с серенькими глазами. Приходили они аккуратно каждый день и перечитывали какую-то служебную паперацію.
Когда Остап и Балаганов поднимались по лестнице, раздался тревожный звонок, и сразу же из всех комнат высыпали служащие. Стремительность этого маневра напоминала корабельный аврал. Однако это был не аврал, а перерыв на завтрак. Кое-кто из служащих спешил к буфету, чтобы успеть захватить бутерброды с красной икрой, другие же делали в коридорах променад, закусуючи наскоро.
Из планового отдела вышел служащий с очень благородной внешностью. Молодая круглая бородка выросла на его бледном, ласковом лице, В руке он держал холодную котлету, которую все время подносил ко рту, каждый раз внимательно ее осматривая. Этим упражнениям служащего чуть не помешал Балаганов, который пожелал узнать, на каком этажа содержится финансово-учетный отдел.
- Разве вы не видите, что я им? - сказал служащий, с негодованием отвернувшись от Балаганова.
И, не обращая больше внимания на молочных братьев, он погрузился в созерцание последнего кусочка котлеты. Пристально осмотрев его со всех сторон и даже понюхав на прощание, служащий бросил его в рот, выпятил грудь, смел с пиджака крошки и неторопливо подошел ко второму служащему, который стоял у дверей своего отдела.
- Ну, что,- спросил он, оглянувшись,- как самочувствие?
- И не спрашивайте, товарищ Бомзе,- ответил тот и, тоже оглянувшись, добавил:- Разве это жизнь? Нет никакого пространства индивидуальности. Все одно и то же, пятилетка за четыре года, пятилетка за три года.
- Так, так,- зашептал Бомзе,- какой ужас! Я с вами согласен. Именно так: никакого простора для индивидуальности, никаких стимулов, никаких личных перспектив. Жена, сами понимаете, домашняя хозяйка, и та говорит, что нет стимулов, нет личных перспектив.
Вздохнув, Бомзе двинулся навстречу другому служащему.
- Ну, что,- спросил он, заранее грустно улыбаясь,- как самочувствие?
- И вот,- сказал собеседник,- сегодня утром из командировки. Повезло увидеть совхоз. Грандиозно. Фабрика зерна! Вы себе не представляете, что такое пятилетка, голубчик, что такое воля коллектива!
- Ну, это же буквально то, что я говорил только что!- с пылом воскликнул Бомзе.- Именно так, воля коллектива! Пятилетка за четыре года, даже за три - вот стимул, который... И возьмем, наконец, мою жену. Домашняя хозяйка - и отдает должное индустриализации. Черт побери, на глазах растет нове. жизни!
Отойдя в сторону, он радостно покачал головой. Через минуту он уже держал за рукав тихого Борисохлєбського и говорил:
- Вы правы, я тоже такого мнения. Зачем строить Магнітогорськи, совхозы, всякие комбайны, когда нет личной жизни, когда подавляется индивидуальность.
А еще через минуту его глуховатый голос уже булькал на площадке лестницы:
- Ну, это же самое я только что говорил Борисохлєбському. Чего оплакивать индивидуальность, личная жизнь, когда на наших глазах растут фабрики зерна, Магнітогорськи, всякие комбайны, бетономешалки, когда коллектив...
В перерыве Бомзе, который любил духовное общение, успевал поболтать с десятком сотрудников. Сюжет каждой беседы можно было понять по его лицу, на котором выражение боли по поводу зажима индивидуальности сразу же переходил в светлую улыбку энтузиаста. И какие чувства овладевали бы Бомзе, его лицо не теряло выражения врожденного благородства. И все, начиная с выдержанных товарищей из месткома и кончая политическое незрелым Кукушкіндом, считали Бомзе за честную и, главное, принципиального человека. А впрочем, он и сам был такого же мнения о себе.
Новый звонок, сообщающий об окончании аврала, вернул служащих в номера. Работа возобновилась.
Собственно говоря, слова "работа возобновилась" непосредственно не касались деятельности "Геркулеса", которая состояла, по уставу, с различных торговых операций в области лесо - и пиломатериалов. За последний год геркулесівці, отбросив прочь всякие мысли о скучные бревна, фанерные листы, экспортные кедры и другие неинтересные вещи, увлеклись очень интересным занятием: они боролись за помещение, за свой любимый отель.
Все началось с небольшого бумажки, что его принес в брезентовій разносной книге ленивый скороход из коммунотдела. "По получении этого,-отмечалось в бумажке,-предлагаем вам в течение недели освободить помещение быв. отеля "Каир" и передать со всем быв. гостиничным инвентарем в распоряжение готельового треста. Вам предоставляется помещение быв. акц. об-ва "Бекон и бляха". Основание: Постановление горсовета от 12/ 1928 г.".
На конец дня этот бумажку положили на стол перед товарищем Полихаєвим, который сидел в электрическом тени пальм и сикомор.
-Нервно воскликнул начальник "Геркулеса",-они пишут мне "предлагаем"! Мне, непосредственно подчиненном центровые! И они что, с ума сошли? Га?
- Они бы еще написали "приказываем",- поддала жару Серна Михайловна.-Мужлаї!
- Это просто анекдот,- сказал Полихаєв, мрачно улыбаясь.
Немедленно было продиктовано ответ найрішучішого содержания. Начальник "Геркулеса" категорически отказывался освободить помещение.
- Во второй раз будут знать, что я им не ночной сторож и никаких "предлагаем" мне писать нельзя,- бормотал товарищ Полихаєв, вынимая из кармана резиновую печать со своим факсимиле и, волнуясь, давил подпись вверх ногами.
И опять ленивый скороход, на этот раз геркулесівський, поплелся солнечными улицам города, останавливаясь возле ларьков, которые торговали квасом, вмешиваясь во все уличные скандалы и отчаянно размахивая розносною книжкой.
Целую неделю спустя геркулесівці обдумывали положение, которое сложилось. Служащие сходились на том, что Полихаєв не стерпит такого подрыва своего авторитета.
- Вы еще не знаете нашего Полихаєва,- говорили парни с финучету., - он тертый-перетертый! Его голыми постановлениями не ухватишь!
Вскоре после того товарищ Бомзе вышел из кабинета начальника, держа в руках списочек выбранных сотрудников. Он шагал от отдела к отделу, склонялся над указанным в списке лицом и таинственно шептал:
- Небольшая вечеринка... По три рубля с души... Провожаем Полихаєва.
- Как?-пугались сотрудники-Разве Полихаєв от нас уходит? Его снимают?
- Да нет. едет на неделю до центра ходатайствовать относительно помещения. Смотрите не опаздывайте. Ровно в восемь у меня.
Проводы прошли очень весело. Сотрудники преданно смотрели на Полихаєва, который сидел с лафітничком в руке, ритмично хлопали в ладоши и распевали:
- Пей до дна, пей до дна, пийдодна, пей до дна, пей до дна, пийдодна!
Распевали до тех пор, пока любимый начальник не выпил добрый десяток лафітничків, а с ними и несколько высоких севастопольских рюмок, после чего каким-то неуверенным голосом и сам начал песню: "По старой Калужской дороге, на сорок девятой версте". Однако никому не довелось узнать, что же произошло на этой версте, потому Полихаєв неожиданно для всех начал другую песню:
Шел трамвай девятый номер,
На площадке кто-то там умер,
Тянут, тянут уже мертвеца,
Ламця-дриця, ла-эта-эта!
После отъезда Полихаєва производительность труда в "Геркулесе" несколько снизилась, было бы смешно делать в полную силу, не зная, ты останешься в этом помещении, или тебе придется со всем канцприладдям болтаться в "Бекон и бляху". И еще смешнее было бы работать в полную силу после того, как Полихаєв вернулся. А вернулся он, как выразился Бомзе, "на щите"; помещение осталось "Геркулеса", и сотрудники все рабочее время отдавали на высмеивание коммунотдела.
Побеждена учреждение просила отдать хотя бы умывальники и панцирные кровати, но возбужденный успехом Полихаєв даже не ответил. Тогда схватка приобрела еще большую остроту. В центр летели жалоба за жалобой. Опровергать их выезжал Полихаєв лично. Все чаще на квартире Бомзе звучали победные "пийдодна", и все шире круг сотрудников привлекалось к борьбе за помещение. Постепенно совсем забылись лесо - и пиломатериалы. Когда Полихаєв вдруг находил у себя на столе бумажку, где говорилось что-то о экспортные кедры или фанерные листы, он удивлялся и просто не мог понять, что от него хотят. Сейчас он был увлечен чрезвычайно важной задачей - переманивал к себе на большую зарплату двух особо опасных комунвідділівців.
- Вам повезло,- говорил Остап своему спутнику.- Вы становитесь свидетелем забавной события: Остап Бендер идет по свежему следу. Учитесь! Какая-то преступная мелюзга, вроде Паниковского, написала бы Корейку письма: "Положите во дворе под ящиком для мусора шестьсот рублей, иначе вам будет плохо" - и снизу еще нарисовала бы креста, череп и свечу. Соня Золотая Ручка, способности которой я отнюдь не собираюсь преуменьшать, в конце концов применила бы здесь обычный хіпес, что дало бы ей тысячи полторы. Сказано, женщина... Возьмем, наконец, корнета Савина. Аферист высшего сорта. Как говорят, пробу негде поставить. А что бы он сделал? Приехал бы к Корейка под видом болгарского царя, наскандалив бы в стройуправлении и испортил бы все дело. Я же, как видите, не спешу.
Мы сидим в Черноморскую уже неделю, а я только сегодня иду на первое свидание... Ага, вот и фінобліковий зал! Ну, бортмеханіку, покажите мне больного. Ведь вы специалист по Корейка.
Они вошли в шумный, переполненный посетителями зал, и Балаганов повел Бендера в угол, где за желтой перегородкой сидели Чеважевська, Корейко, Кукушкінд и Дрейфует. Балаганов уже сделал движение рукой, чтобы указать на миллионера, как Остап сердито прошептал:
- Может, вы еще крикнули во все горло: "Вот он, богач! Хватайте его!" Спокойно. Я угадаю сам. Который же из четырех?
Остап уселся на холодном мраморном подоконнике и по-детски дрыгая ногами, начал рассуждать:
- Девушку не будем принимать во внимание, остаются трое: червономордий подхалим с белыми глазами, старичок-боровичок в железных очках и толстяк-барбос с серьезным видом. Старичка-боровичка я с негодованием отвергаю. Кроме ваты, которой заткнули его мохнатые уши, никаких ценностей у него нет. Остаются двое: барбос и белоокий подхалим. Кто же из них Корейко? Надо подумать.
Остап вынул шею и начал сравнивать кандидатов. Он так быстро вертел головой, словно следил за игрой в теннис, сопровождая глазами каждый мяч.
- Знаете, бортмеханіку,- сказал он наконец,- толстяк-барбос больше подходит на роль подпольного миллионера, чем белоокий подхалим. Вы обратите внимание на тревожный блеск глаз барбоса. Он не может усидеть на месте, ему не терпится, ему так и хочется поскорее побежать домой, вонзить свои лапы в пакеты с червонцами. Несомненно, собиратель каратов и долларов это он. Разве вы не видите, что эта толстая рожа есть не что иное, как демократическая комбинация из лиц Шейлока, Скупого рыцаря и Гарпагона? А тот, белоокий, просто ничто, советское мышонок. Конечно, и у него есть капитал, двенадцать рублей в сберкассе. Предел его ночных грез - покупка мохнатого пальто с телячьим воротником. Это - не Корейко. Это мышь, которая...
Но здесь блестящую речь великого комбинатора оборвал мужественный крик, который раздался в глубине фіноблікового зала и, без сомнения, принадлежал сотруднику, который имел право так кричать:
- Товарищ Корейко! Где же цифровые данные о задолженности коммунотдела? Товарищ Полихаєв срочно требует...
Остап тронул Балаганова ногой. Но барбос спокойно продолжал скрипеть пером. его лицо, которое имело все характерные черты Шейлока, Гарпагона и Скупого рыцаря, не изменилось. Зато червономордий блондин с белыми глазами, это ничтожество, это советское мышонок, охваченный мечтой о пальто с телячьим воротником, вдруг чрезвычайно оживился. Он суетливо загрюкав ящиками стола, схватил какую-то бумажку и быстро побежал на вызов.
Великий комбинатор только крекнув и вопросительно посмотрел на Балаганова. Шура засмеялся.
- Та-ак,- сказал Остап после паузы.- Это деньги на тарелочке не принесет. Разве что я его очень попрошу. Объект достойный уважения. Теперь - скорее на воздух. В моей голове родилась интересная комбинация. Сегодня вечером мы с божьей помощью впервые пощупаем господина Корейко за вымя. Трогать будете вы, Шура.
Раздел XII ГОМЕР, МИЛЬТОН И ПАНИКОВСКИЙ
Инструкция была обычная:
1. Случайно встретиться с гражданином Корейком на улице.
2. Не бить его ни в коем случае и вообще не применять никаких физических методов.
3. Отнять все, что будет найдено в кармане вышеназванного гражданина.
4. О выполнении доложить.
Несмотря на исключительную простоту и ясность указаний, сделанных великим комбинатором, среди Балагановым и Паниковским возник жаркий спор. Лейтенанту сыновья сидели на зеленой скамейке городского сада, многозначительно поглядывая на подъезд "Геркулеса". Споря, они даже не заметили, что ветер, сгибая пожарный струя фонтана, сыплет на них водяная пыль. Они лишь тіпали головами, удивленно поглядывая на безоблачное небо, и продолжали спорить.
Паниковский, который, несмотря на жару, сменил куртку пожарника-сокірника на ситцевую рубашку с открытым воротом, держал себя надменно. Он очень гордился оказанным ему поручением.
- Только кража,- сказал он.
- Нет, грабеж,- возражал Балаганов, который тоже гордился доверием командора.
- Вы ничтожный, жалкий человек,-заявил Паниковский, с отвращением глядя на собеседника.
- А вы калека,-заметил Балаганов.-Начальник сейчас я!
- Кто начальник?
- Я начальник. Мне поручено.
- Вам?
- Мне.
- Тебе?
- А кому же еще? Не тебе время?
И разговор вышла из рамок полученной инструкции. Мошенники так накалились, что даже начали легонько отталкивать друг друга ладонями и наперебой выкрикивать: "А ты кто такой?" Такие возгласы основном предшествующих генеральной драке, в которой спутники бросают шапки на землю, призывают прохожих быть свидетелями и размазывают на своих небритых мордах детские слезы.
И драка не состоялась. Когда возник удобный момент, чтобы дать первого пощечину, Паниковский вдруг убрал руки и согласился считать Балаганова своего непосредственного начальника.
Очевидно, он вспомнил, что его часто били как отдельные лица, так и целые коллективы, и ему бывало очень больно. Захватив власть в свои руки, Балаганов сразу подобрел.
- Почему и не ограбить? - сказал он уже не так настойчиво,- разве это трудно? Корейко вечером идет по улице. Темно. Я подхожу слева. Вы подходите дело. Я шт
