Уоррен Мерфи
Рождения Дестроєра


Полная версия TXT

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
перевод на украинский язык - Владимир Ильницкий
лето 2005 года.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -


РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ

Все прекрасно понимали, почему Римо Уильямс должен умереть. Близким друзьям начальник ньюаркської полиции признавался, что Уильямс - просто кость, которую бросили борцам за гражданские права.
- Где это видано, чтобы полицейского отправляли на электрический стул? Да и еще из-за кого? Через какого-то торгаша наркотиками? Ладно, відстороніть парня от службы. Ну вышвырните в крайнем случае. Но стул?! Если бы этот тип не был черным, Уильямса не осудили бы.
Журналистам начальник полиции заявил:
- Это трагическое недоразумение. Уильямс всегда был у нас на хорошем счету.
Газетчиков на мякине не проведешь. Они-то знали, почему Уильямс должен умереть: он - просто псих. Да разве можно такого снова выпускать на улицу? И как он вообще попал в полицию? Избил этого беднягу до полусмерти и бросил умирать. Только вот жетончик уронил, и ну вопить: все подстроено, это провокация! Хочет, чтобы его оправдали. Идиот!
Адвокат Уильямса тоже мог вполне точно объяснить каждому, почему его подзащитный проиграл процесс: чертов жетон. Как не удавалось обойти это доказательство. Вообще Уильямсу не нужно было отрицать, что он избил этого типа. Но в любом случае судья не прав: электрический стул - это, знаете...
У судьи по поводу приговора сомнений не было с самого начала. Которые, действительно, могут быть сомнения - приказы не обсуждаются. Судья не знал, почему он получил такой приказ: в определенных кругах задавать вопросы не принято.
Лишь один человек понятия не имела, за что приговор был настолько быстрый и суровый. Но размышлять на эту тему ему оставалось совсем недолго: в 23.35. В 23.36 уже будет поздно.
Сидя на койке в камере, Римо Уильямс курил одну сигарету за другой. Каштановые волосы на висках выбрито: сюда охранники припасують электроды.
Серые брюки - такие у всех заключенных в местной тюрьме - разрезанные снизу почти до колен: на лодыжках тоже закрепят электроды. Чистые белые носки. На них кое-где следы сигаретного пепла. Пепельницей Римо перестал пользоваться еще вчера.
Он просто бросал окурок прямо на выкрашенную серой краской пол и смотрел, как он дымит.
Время от времени охранники отпирали решетчатые двери. Кто-нибудь из заключенных выметал окурки, а Римо выводили из камеры в окружении охранников.
Когда его возвращали на место, он не мог найти даже следов того, что он, Римо, здесь курил, а на полу умирали окурки.
Каких-либо следов не оставит он здесь, в этой камере смертников. Железная кровать не окрашены, даже инициалов не надряпаєш. Можно разорвать матрас, но его заменят другим.
Были бы шнурки... Привязать что-нибудь куда-нибудь. Но шнурков нет. Висящей над головой единственную лампочку в камере не разобьешь, она скрыта в плафон со стальной сеткой.
Можно разбить пепельницу. Но не хочется. Можно нацарапать что-нибудь на белой эмалированной поверхности умывальника без горячей воды и затычки.
Но что нацарапать? Полезный совет? Что-нибудь на память? Кому? Зачем? Что сказать напоследок?
Может, о том, как делаешь свое дело, работаешь, тебя даже повышают по службе, а затем, в твое дежурство, в плохо освещенном переулке находят убитого уличного барыгу с твоим жетоном в руке? Медали за такое не дают... кто не верит, что все подстроено, и в итоге тебя ждет электрический стул.
И в камере смертников оказываешься ты сам, а не все эти урки, громили, убийцы, барыги - мразь, что паразитирует на теле общества, вся эта сволочь, которую ты честно пытался сюда отправить. А общество, те самые хорошие и добрые люди, ради которых ты горбатился и не раз рисковал кожей, в своем величии обращают на тебя царственный гнев.
Что тебе остается, когда вдруг выясняется, что посылать на электрический стул все-таки можно, и только судьи почему-то приговаривают к казни не хищников, а тех, кто пытался хоть как-то защитить слабых!
На умывальнике об этом не напишешь. Что же, закуриваешь очередную сигарету. Куришь. Бросаешь окурок на пол и смотришь, как он дымит. Дымок струится и, поднимаясь от пола на метр, тает. Затем окурок гаснет. Но на очереди уже новая сигарета...
Римо посмотрел на ментоловый огонек в руке, вынул ментолову сигарету изо рта, поднес ее к лицу так, чтобы было видно, как красный огонек пожирает табак, который пахнет мятой. Бросил сигарету на пол.
Достал новую из одной из двух пачек, которые лежат на коричневом одеяле из колючей шерсти. Сквозь решетку глянул в коридор на спины охранников, стоящих возле камеры. За два дня, проведенные в Коридоре смерти, он не перемолвился с ними даже словом.
Им когда-либо приходилось выходить ранним утром на уличное патрулирование, всматриваться в окна домов и мечтать о повышении в должности. Когда не подставляли, подбрасывая труп "пхача", на котором почему-то так и не нашли даже грамма наркотиков.
На ночь они расходятся по домам, забывая о тюрьме и о законе. Ждут пенсии, мечтают об зимний домик, на который можно собрать деньжат за пять лет службы. Клерки от правопорядка. Правопорядок?
Уильямс посмотрел на сигарету, которая дымилась в руке . Вдруг отвратительным стал ее вкус: словно жуешь мятные подушечки от кашля. Оторвал фильтр, бросил на пол. Поднес к губам неравный конец сигареты, глубоко затянулся.
Откинулся на кровать, выпуская дым в направлении к гладко оштукатуренной потолка, такой же серой, как и пол, как и стены, как и перспективы на жизнь в охранников, дежурящих в коридоре...
Черты его лица были сильными и твердыми. Глубоко посаженные карие глаза, в уголках глаз - морщинки. Морщинки не от смеха - он редко смеялся.
Сильное тело с выпуклыми грудью. Бедра были широковаты для мужчины, но это было незаметно на фоне могучего размаха плеч. Он цементировал оборону школьной футбольной команды, в этом ему не было равных. Все это не стоило даже той воды из душа, которая смывала с кожи пот после тренировок.
Кто-то заработал на нем очко.
Римо вдруг поднялся, лицо напружилося. В глаза бросились все трещины на полу. Он увидел умывальник в углу и впервые по-настоящему рассмотрел серый металл железных решеток. Бросил сигарету на пол и раздавил ее носком ботинка. Нет, черт побери, кто не может сказать, что команда соперника хоть раз заработала очко по его вине... Им так и не удалось прорвать оборону там, где стоял он, Римо. И если после него останется хотя бы это, значит, что-то все-таки останется.
Уильямс медленно наклонился и начал подбирать окурки с пола.
Один из охранников что-то сказал. Он был высокого роста, мундир туго обтягав плечи. Римо откуда-то помнил, что его звали Майк.
- Оставьте, потом заберут, - произнес Майк.
- Нет, я сам.
Слова виговорюються медленно. Сколько времени он с кем не разговаривал?
- Хотите поесть? - начал было охранник, но остановился. Помолчал, глянул вдоль коридора. - Поздновато, правда, но что-нибудь раздобыть можно.
Римо покачал головой.
- Нет, я лучше уберу. Сколько еще осталось?
- С полчаса.
Большими ладонями Римо молча сгреб в одну кучку сигаретный пепел. Шваброй получилось бы лучше, но ее нет.
- Может, вам что нужно? - спросил Майк.
- Нет, спасибо, - Римо решил, что охранник все-таки неплохой парень . - Закуривай.
- Мне здесь курить запрещается.
- А-а. Тогда возьми пачку. У меня две.
- Спасибо, не разрешено.
- Нелегкая у вас тут работенка, - соврал Римо.
- Работа как работа. Легче изменения в патруле, конечно, но тоже не сахар.
- Ага, - улыбнулся в ответ Римо. - Работа есть работа.
- Точно.
Тишина. Еще дзвінкіша после того, как была нарушена.
Римо попытался придумать, что бы сказать, но не смог.
Снова заговорил охранник:
- Скоро придет священник.
Это прозвучало почти как вопрос.
Римо скривился.
- Тем хуже для него. Я в церкви не был с тех пор, как мальчишкой прислуживал в алтаре. Черт, кого-арестуешь, то говорит, что в детстве прислуживал в церкви, даже протестанты и евреи. Может, попы знают то, чего я не знаю? Может, от этого мне станет легче? Согласие, пусть приходит.
Римо поднялся. Разминая ноги, подошел к решетке и положил на них руку.
- Жуткое дело, а?
Охранник кивнул, но оба отошли на шаг от решетки.
- Если хотите, я могу позвать священника прямо сейчас.
- Ладно. Нет, подожди. Погоди минуту.
Охранник опустил глаза.
- Времени осталось немного.
- Несколько минут еще есть?
- Хорошо, пойду позову. Хотя он так или иначе придет.
- А-а, так принято, что ли?
Плевок в морду на прощание. Они позаботятся о спасения его бессмертной души только потому, что так записано в местном уголовном законодательстве.
- Не знаю, - ответил охранник. - Я здесь только два года. За это время здесь у нас кого-то не было. Пойду посмотрю, готов ли он.
- Не надо.
- Я скоро вернусь, это рядом, в конце коридора.
- Тогда вперед, - сказал Римо. Не стоило спорить. - Можешь не торопиться. Извини, пожалуйста.


РАЗДЕЛ ВТОРОЙ

Тюремная легенда говорит, что присуждены к смерти вечером перед казнью съедают ужин с большим аппетитом, чем начальник тюрьмы Мэтью Уэсли Джонсон. Так было и сегодня.
Сидя в кабинете, Джонсон пытался отвлечь себя чтением вечерней газеты, подперев ее подносом с неторкнутою ужином. Тихо гудел кондиционер. Опять придется присутствовать при казни. Работа такая. Почему не звонит телефон?
Начальник тюрьмы посмотрел в окно. Поздние корабли шли по темной полосе реки до бесчисленных причалов, разбросанных неподалеку по берегу океана. Вспыхивали и гасли огни, передают закодированы предупреждения об опасности на случай, если те, кому они могут что-то сказать, окажутся поблизости.
Он бросал взгляд на часы. Оставалось только двадцать пять минут. Он снова занялся чтением "Ньюаркські вечерние новости". Передовица предупреждала о росте преступности. "Ну и что? - подумал он. - Уровень преступности повышается с каждым годом. Зачем кричать об этом на первой странице? Только людей баламутить. А кроме того, мы уже нашли простой способ решения проблемы преступности: казнить всех до одного полицейских". Его мысли снова вернулись к Римо Уильямса, который сидит там, в камере.
Уже давно он решил для себя, что самое неприятное - это запах. Не от ростбифа с готового замороженного обеда, который стоял перед ним на столе нетронутым, а от того, что произойдет сегодня. Если бы воздух был чище... Но запах все равно был, несмотря на вытяжную вентиляцию, - запах горелого мяса.
Сколько их было за семнадцать лет? Семь человек. Сегодня станет восемь. Джонсон помнил каждого. Почему не звонит телефон? Почему губернатор не сообщает о помиловании? Ведь Уильямс не бандит, он же полицейский, черт возьми!
В поисках раздела криминальной хроники Джонсон перевернул несколько страниц. Вот еще один обвиняется в убийстве. Он прочитал статью целиком в поисках деталей. В баре негр ударил кого-то ножом во время драки. Наверное, не окажется у него. Драка в баре... Скорее всего, пройдет как непредумышленное убийство. Смертного приговора здесь не будет. Хорошо.
А этот Уильямс... Джонсон покачал головой. Что творится с судопроизводством? Неужели судьи паникуют из-за всех этих борцов за гражданские права? Разве не понятно, что каждая принесенная жертва повлечет за собой следующую, еще большую, и так до тех пор, пока вообще чего не останется? Неужели за десятилетием прогресса снова наступает полоса бессмысленно жестокого, исключительно карательного закона?
Три года прошло с последней казни. Казалось, что времена меняются. И вот, пожалуйста... Мгновенно принят к рассмотрению обвинительный акт! Суд Уильямса, решительно отказа в апелляции, и бедняга в камере смертников.
Чтобы оно все пропало! На черта нужна такая работа? Взгляд Джонсона упал на фотографию, стоявшую в дальнем углу его широченного дубового письменного стола. Мэри и дети. Где еще заработаешь 24 тысячи в год? Так тебе и надо: не будешь вторично поддерживать кандидатов, которые побеждают на выборах. Ну что же этот урод не звонит о помиловании?
Тут на его "вертушке" - телефоне цвета слоновой кости - замиготіла лампочка. По широкой скандинавской физиономии начальника тюрьмы разлилось облегчение. Он схватил трубку:
- Джонсон слушает!
Знакомый голос произнес:
- Хорошо, что ты на месте, Мэт.
"Где же мне еще быть?" - раздраженно подумал Джонсон, но вслух произнес:
- Рад слышать вас, губернатор, даже не представляете, как рад.
- Очень сожалею, Мэт. Помилования не будет. И отсрочки исполнения приговора - тоже.
- А-а, - сказал Джонсон. Его левая, не занята трубкой, рука смяла газету на столе.
- У меня просьба, Мэт.
- Конечно, губернатор, конечно.
Он столкнул смятую газету с края стола в корзину для мусора.
- К вам там должен приехать монах-капуцин и сопроводительное. Они, я думаю, уже поднимаются к тебе. Пусть монах поговорит с этим, как его... с Уильямсом. А потому, втором, позволь, пожалуйста, наблюдать за казнью с пульта управления.
- Но ведь оттуда почти всего не видно.
- Ничего, пусть посидит там.
- Но по инструкции...
- Перестань, Мэт. Мы же не дети. Пусть побудет там.
Губернатор уже не просил, он приказывал. Джонсон снова уперся взглядом в фото жены и детей.
- И еще. Парень, что будет наблюдать за казнью, он из частной клиники. Департамент медицинских учреждений позволил им забрать тело казненного к себе. Они там изучают мозг преступников, в Франкенштейна играют. Их будет ждать "скорая". Предупреди дежурных на выходе. Я уже дал письменное разрешение.
На Джонсона навалилась усталость.
- Хорошо, губернатор, я прослежу.
- Вот и отлично. Как Мэри, как детишки?
- В порядке.
- Передавай привет. Как-нибудь обязательно загляну к вам.
- Будем рады.
Губернатор повесил трубку. Посмотрев на трубку в руке, Джонсон прорычал: "Иди ты к дьяволу!" и швырнул ее на рычаг.
Ругань заставила вздрогнуть его секретаршу, которая беззвучно вошла в кабинет той особой походкой, которую она выработала специально для заключенных, увлекающихся видивлянням.
- К вам священник и еще один человек. Пригласить?
- Нет. Пусть священник идет к осужденного. Сопроводительного проведите к месту казни. Мне с ними встречаться ни к чему.
- А как же ваш тюремный капеллан? Вам не кажется странным, что ...
- Быть палачом - вообще странное занятие, мисс Скэнлон, - прервал ее Джонсон. - Делайте то, что я сказал.
Он повернулся вместе с креслом к кондиционера, из которого в кабинет струился чистый прохладный воздух.


РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ

Лежа на спине с закрытыми глазами, Римо Уильямс беззвучно постукивал себя пальцами по животу. А на что, собственно говоря, похожа смерть? На сон? Спать он любил. Почти все любят поспать. Так чего бояться?
Если открыть глаза, видна потолок. Но с закрытыми глазами, в созданной им для себя темноте, он становился на мгновение свободным, свободным от тюрьмы и от людей, что хотят отнять у него жизнь, от серых решетки, от резкого света лампы под потолком. Темнота умиротворяла.
В коридоре послышался мягкий ритм шагов приближался. Звук громче, громче. Шаги стихли. Бормотание голосов, шелест одежды. Звон ключей и бряцание решетки, открывающиеся. Римо моргнул от яркого света. На пороге камеры стоял монах в коричневой рясе, сжимая в руке черное распятие с серебряной фигуркой Христа. Темный капюшон затенял лицо. Глаз не было видно. Он держал распятие в правой руке, а левая была спрятана под складками рясы.
- Вот и священник, - отходя от двери, сказал надзиратель.
Римо сел, спустив ноги с кровати и опершись спиной о стену. Монах стоял неподвижно.
- Святой батюшка, у вас есть пять минут, - проговорил охранник. Снова щелкнул ключ в замке.
Священник кивнул. Римо жестом указал ему на свободное место на кровати.
- Спасибо.
Монах присел рядом, держа крест перед собой, как наполненную до краев лабораторную пробирку. У него было строгое, в морщинах, лицо. Впечатление было такое, словно оценивающий взгляд его голубых глаз примеряет, как бы ударить, а не спасти душу. В свете лампы на его верхней губе поблескивали капельки пота.
- Ты хочешь спасти свою душу, сын мой? - спросил монах, слишком громко для такого вопроса.
- Конечно, - ответил Римо, - кто же не хочет?
- Хорошо. Или ты сумеешь, обізвавшись к собственной совести, осуществить акт самоочищения?
- Я плохо разбираюсь в этом, отче...
- Разумеется, сын мой. Господь и да поможет тебе.
- Ага, - вяло произнес Римо. Может, если закончить быстрее, останется немного времени на последнюю сигарету?
- Грешен ты?
- Не знаю.
- Нарушал ли ты заповедь Господню, что говорит: "Не убий"?
- Я не убивал.
- Сколько человек?
- Во Вьетнаме?
- Вьетнам не считается.
- То есть это не было убийством?
- Убийство на войне не есть смертный грех.
- А в мирное время? Если мне говорят, что я убил, а я на самом деле не убивал?
- Ты имеешь в виду свой приговор?
- Да.
Римо впился себе в колени. Так это может продолжаться всю ночь!
- Ну, в этом случае...
- Ладно, батюшка. Каюсь. Я убил этого человека, - соврал Римо.
В выданных ему серых брюк из свежего твида даже не будет шанса износиться.
Римо заметил, что капюшон у священника тоже новехонький. Но что это? Неужели монах улыбается?
- Жадность?
- Нет.
- Воровство?
- Нет.
- Прелюбодеяние?
- Секс, что ли?
- Да.
- Было. Помыслом и действием.
- Сколько раз?
Римо почти начал самом деле подсчитывать, но вовремя спохватился.
- Не знаю. Мне хватало.
Монах кивнул.
- Богохульство, несправедливый гнев, гордыня, зависть, обжорство?
- Нет, - уверенно ответил Римо.
Тут монах наклонился вперед, так близко, что Римо заметил табачный налет на его зубах. Ноздри ощутили легкий запах дорогого лосьона после бритья.
- Чертов болтун! - прошептал монах.
Римо отшатнулся, руки непроизвольно дернулись вверх, словно бы защищаясь от удара. Склонившись вперед, монах не шевелился. По его лицу розповзалась осмішка. Священник оскалювався: охранникам не было видно, мешал капюшон, а в Римо не было каких-либо сомнений. Последнее издевательства власти над ним, над Римо, - священник, который курит, скалиться и богохульствует!
- Ш-ш-ш, - прошептала человек в коричневой рясе.
- Вы не священник... - произнес Римо.
- А ты вовсе и не Дик Трейси. Не ори так. Ты вообще-то что хочешь спасти душу или задницу?
Римо уставился на распятие: серебряный Иисус на черном кресте, а у его ног черная кнопка.
Черная кнопка?!
- Слушай, у нас мало времени, - сказал человек в одежде священника. - Жить хочешь?
От души в Римо вырвалось:
- Еще бы!
- Встань на колени.
Римо плавным движением опустился на пол. Кровать оказалось на уровне его груди, а перед подбородком - складки рясы, под которыми угадывались колени.
Распятие приблизилось к лицу. Римо поднял глаза к серебряных ног, пронзенным серебряными гвоздями. Пальцы человека, держащего перед ним крест, сомкнулись вокруг живота Иисуса.
- Сделай вид, что целуешь крест. Вот так. Ближе, Там есть таблетка черного цвета. Аккуратно оторви ее зубами, только смотри, не розгризи.
Раскрыв рот, Римо зажал зубами черную таблетку под серебряными ногами. Заколыхалась перед глазами ряса, пряча Римо от охранника. Таблетка отделилась от креста. Твердая, наверное пластмассовая.
- Не прокусы оболочку. Не прокусы оболочку! - прошипел сверху голос. - Держи таблетку за щекой. Когда тебя привяжут к стулу и наденут. шлем, розгризи ее и проковтни. Не раньше, понял?
Римо держал таблетку на языке. Человек в рясе больше не підсміхалася.
Римо с неприхильністю посмотрел на него. Ну почему всегда приходится принимать важные в жизни решение, если подумать никогда? Он ощупал языком таблетку.
Яд? Нет причины.
Выплюнуть ее? И что тогда?
Терять нечего. Терять? Чтобы потерять, нужно что-то иметь. Римо попытался определить вкус таблетки, не дотрагиваясь до нее зубами. Без вкуса. Монах склонился над ним. Римо приладил таблетку под язык и произнес про себя очень короткую и очень искреннюю молитву.

- Я готов.
- Пора! - прогремел голос охранника.
- Храни тебя Господь, сын мой, - громко сказал монах и создал распятием в воздухе крест. И шепотом: - Скоро увидимся.
Священник вышел из камеры, склонив голову на грудь и держа распятие перед собой. Левая рука поблескивает металлом. Сталь? Это был крюк протеза.
Опершись правой рукой на кровать, Римо поднялся на ноги. В рот откуда хлынули целые потоки слюны. Страшно хочется глотнуть. Где таблетка? Под языком. Придержать ее там. Так, а теперь глотнуть... очень аккуратно.
- Ну, Римо, пора идти, - сказал охранник.
Двери раскрылись, и охранники расступились. Высокий блондин и местный капеллан ждали их на полпути. Монаха уже не было. Римо еще раз аккуратно проглотил слюну и, придерживая языком таблетку, пошел к ним навстречу.


РАЗДЕЛ ЧЕТВЕРТЫЙ

Харольд Хейнс был недоволен. Четыре казни за семь лет, и вдруг на тебе: начальству вздумалось проверять аппаратуру!
- Обычная проверка, - объяснили ему, - ваше оборудование простаивало три года.
По звуку чувствовалось: что-то не так. Бледное лицо Хейнса приблизилось к серой панели управления, расположенной на уровне глаз. Он повернул ручку реостата, пытаясь в то же время боковым зрением охватить и Ту Комнату, отделенную от аппаратной стеклянной перегородкой.
Набирая полную мощь, взвыли генераторы. Безжалостное желтый свет над головой слегка пригасло - ток пошел на электрический стул.
Хейнс недовольно покачал головой и сбросил напряжение. Присмирнівши, генераторы теперь гудели куда тише, но в гудении чувствовала угроза. Но все равно звук не нравился Хейнсу. С этой казнью вообще все было не так... Может быть, дело в трехлетней перерыве?
Хейнс одернул накрахмаленную до хруста серую униформу. Сегодня - полицейский. Да, этот Уильямс был полицейским. Ну и что?
При Хейнсі четверо садились на это кресло. Уильямс станет пятым. Он скам'яніє от ужаса, не сможет сказать даже слова, не сможет даже обгидитися. Потом начнет оглядываться. Так делали те, что были посмелее, те, что не боялись открыть глаза.
Ну, а Харольд Хейнс заставит его подождать... Он не врубить напряжение на полную катушку до тех пор, пока начальник тюрьмы бросит сердитый взгляд в сторону аппаратной. Вот только тогда Харольд Хейнс поможет Уильямсу. Только тогда он убьет его.
- Что-то не в порядке? - послышался голос.
Вздрогнув, Хейнс обернулся, как мальчик, которого учитель застал в школьной уборной за рукоблудием.
Возле панели управления стояла невысокая темноволосая человек в черном костюме, с небольшой серо-металлической чемоданчиком в руке.
- Что-то случилось? - негромко повторил незнакомец. - Вы как будто взволнованы? У вас даже лицо покраснело.
- Нет, - огрызнулся Хейнс. - Кто вы такой и что вам здесь надо?
Человек слегка улыбнулась, не обращая внимания на резкость.
- Начальник тюрьмы предупредил вас о моем приходе.
Хейнс быстро кивнул:
- Да, мне звонили.
Он отвернулся к пульту управления, чтобы проверить все в последний раз.
- Скоро приведут, - добавил он, взглянув на вольтметр. - Отсюда не очень хорошо видно, вы лучше подойдите ближе к перегородке.
Незнакомец поблагодарил и остался там, где стоял. Подождав, пока Хейнс снова занялся своими смертоносными игрушками, черноволосый стал внимательно изучать стальные заклепки на основе кожуха генератора, отсчитывая про себя: "Первая, вторая, третья, четвертая... Вот она."
Гость Хейнса аккуратно поставил свой чемоданчик на пол так, чтобы она касалась углом пятой заклепки. Последняя выглядела светлее других: заклепка была сделана из магния.
Скучающим взглядом незнакомец соскользнул по Хейнсу, по потолку, по стеклянной перегородке. Наконец, уже с интересом, его взгляд уперся в электрический стул. В этот момент его нога незаметно придвинула чемоданчик к пятой заклепки, утопив ее на пару миллиметров. Раздался еле слышный щелчок. Незнакомец отошел от панели к стеклянной перегородки.
Хейнс не слышал щелчка. Он оторвался от приборов и спросил:
- Вас начальство сюда направило?
- Да, - ответил незнакомец, делая вид, что вся его внимание занято электрическим стулом в соседнем помещении.
А в это время, в третьей комнате, дальше по коридору, тюремный врач Марлоу Филипс, хлюпнул в стакан изрядную дозу виски, спрятал бутылку обратно в настенный шкафчик с красным крестом на дверце. Ему только что позвонил начальник тюрьмы. Врач почти запрыгал от радости, когда услышал, что ему не придется делать сегодня раскрытия.
- Очевидно, в этом Уільямсі есть что-то необычное для ученых, - сообщил шеф. - Его тело хотят исследовать. Не знаю, что они в нем нашли. Но я, черт меня роздери, подумал, что вы вряд ли станете отрицать.
Отрицать?! Филипс с наслаждением понюхал стакан: удивительный запах алкоголя мигом успокоил нервы.
Тридцать лет он работал тюремным врачом и за это время тринадцать раз делал раскрытия казненных на электрическом стуле. И независимо от того что было написано в учебниках, что говорила власть, он знал: не электрическое кресло убивает присужденного, а чем врача, который раскрывает тело после казни.
Электрический разряд парализует, выжигает нервную систему, ставит на порог смерти. Человеку после этого уже не жить. И все-таки именно скальпель ставит окончательную точку. Доктор Филипс посмотрел на стакан в руке. Все началось тридцать лет назад. "Покойник" дернулся, как только Филипс начал делать надрез. Это было его первое раскрытие. Чего-то подобного больше не повторялось. Но Филлипсу и того раза хватило. Вот так врач и начал пить. Всего лишь глоток, чтобы все забыть. Сегодня-другое дело. Сегодня глоток на радостях. Пусть кто-то другой прикончит полумертвого; пусть он сам умрет, пока его не начнут резать на кусочки. Врач одним махом опрокинул стакан в рот и снова открыл дверцу медицинской шкафчики.
В голове вертелась назойливая мысль: "Что в этом Уільямсі такого необычного, что к нему проявляют интерес исследователи? Последний обзор и серия установленных по закону тестов не показали ничего особенного, разве что высокий болевой порог и исключительную реакцию. Во всем остальном - вполне обычный человек..."
Не желая дальше забивать себе голову подобными мелочами, Филипс открыл шкафчик и потянулся за лучшими в мире лекарствами.

Милей * там и не пахло. Какая, к черту, миля? Коридор был слишком коротким. Римо шагал вслед за начальником тюрьмы. Он спиной чувствовал близость охранников, идущих сзади, но не оглядывался. Мысли были заняты таблеткой во рту. Приходилось постоянно заглатывать и заглатывать слюну, удерживая таблетку под язык. Откуда у человека берется столько слюны?

* По традиции, расстояние от камеры смертников к месту казни в американских тюрьмах называют "последней милей". (Прим. ред.)

Язык онемел, так что таблетка почти не ощущалась. Там ли она? Рукой, по крайней мере, не проверишь. Да и зачем беспокоиться? Может, вообще ее выплюнуть? Может, вынуть изо рта и рассмотреть лучше? А потом что? Что с ней делать? Попросить начальника тюрьмы, чтобы сделали химический анализ? Сбегать в Ньюарк, в аптеку, или в Париж слетать - пусть им там займутся? Это было бы отлично. Вдруг начальник тюрьмы не станет возражать? И охранники тоже. Можно всех их прихватить с собой. Сколько их там: трое, четверо, пятеро? Сто? Все против него. Впереди замаячили последние двери.


РАЗДЕЛ ПЯТЫЙ

На электрический стул Римо сел сам. Он когда не думал, что сделает это самостоятельно. Скрестил руки на коленях. Может, они не станут его казнить, если поймут, что он не снимет рук с колен по своей воле? Ему хотелось помочиться. Над головой с шумом вращался здоровенный вытяжной вентилятор.
С двух сторон подошли охранники, положили руки Римо на подлокотники и пристегнули ремнями. Неожиданно для себя Римо обнаружил, что не сопротивляется и даже словно помогает им. Ему хотелось кричать. Кричать он не стал, а тут и ноги оказались пристегнутыми к ножкам кресла.
Крепко закрыв глаза, Римо языком, положил таблетку на левый резец, чтобы удобнее было ее раскусывать.
На голову надели металлический напівшолом с застежками, похожими на внутреннюю облицовку шлема для игры в американский футбол. Ремнем притянули голову к деревянной спинке. Шея ощутила его холод - холод смерти.
И тогда Римо Уильямс изо всех сил сжал зубами черную таблетку. Казалось, что зубы не выдержат. Но зубы выдержали, и рот наполнила сладковатая жидкость, смешиваясь со слюной. Он проглотил ее вместе с оболочкой таблетки.
По телу разлилось тепло. Захотелось спать и даже стало как будто безразлично: они будут его убивать или нет. Тогда Римо открыл глаза и снова увидел охранников, которые стоят перед ним, начальника тюрьмы и там, рядом, это пастор или католический священник? Но не тот монах, это точно. А может, и монах. Может, они перед каждой казнью играют этот трюк, чтобы дать присудженому надежду и исключить сопротивление?
- Есть ли у вас последнее слово?
Кто это спросил, начальник тюрьмы? Римо хотел покачать головой, но она была намертво привлечено к спинке кресла. Он не мог пошевелиться. Интересно, это таблетка так действует или ремни? Эта проблема неожиданно показалась ему чрезвычайно важным. Надо будет как-нибудь разобраться с этим по-серьезному. А сейчас, решил Римо, лучше поспать до завтра.
Совсем забыв о визитере, что находится рядом, Харольд Хейнс смотрел на начальника тюрьмы сквозь стеклянную перегородку, ожидая, когда тот придет в ярость. Репортерам в этот раз присутствовать на казни не позволили, и несколько предназначенных для прессы стульев пустовали. В завтрашних газетах казнь будет описана мельком, без упоминания имени Хейнса. А если бы репортеры были здесь, то расписали бы все, в том числе и о человеке, который нажимает кнопку, о Харольда Хейнса.
Начальник тюрьмы стоял неподвижно. Не шевелился и Уильямс. Он выглядел совершенно расслабленным. Сознание, что ли? Глаза закрыты, руки расслаблены. Ну точно, этот недоумок вырубился!
Хорошо же, сейчас Хейнс постарается привести его в чувство. Будем увеличивать напряжение постепенно, а потом уже дадим полную мощь.
Дыхание Хейнса стал прерывистым. Тик сначала будет пробуджуючим, затем скачком, напоминающее оргазм, возрастет, и только тогда душа присужденного отлетит в мир иной. Чувствуя жар собственного дыхания, Хейнс увидел, что начальник тюрьмы отошел на шаг от кресла и кивнул. Хейнс медленно повернул ручку реостата. Взвыли генераторы. Тело Уильямса подскочила в кресле. Хейнс ослабил напряжение. Он почти физически ощущал сладковатый дух горелой плоти, наподобие запаха жареной свинины, щекотал сейчас ноздри тех, за стеклянной перегородкой.
Начальник тюрьмы кивнул еще раз. И Хейнс снова бросил в тело мощный удар тока под вой генераторов.
Тело Уильямса смикнулося и обм'якло. Задыхаясь от возбуждения, Хейнс выключил напряжение. Все кончено.
Тут Хейнс заметил, что его визитер исчез. Недоволен отсутствием прессы, дурными манерами посетителя, странным звучанием генераторов, Хейнс один за другим отключал электрические цепи на пульте. Что-то здесь явно не так. Завтра, пообещал он себе, надо разобрать панель до последнего винтика и выяснить в чем дело.
Обмякшее тело Римо Уильямса мирно лежало в кресле. Голова склонилась к плечу, упала на грудь, когда охранники начали отстегивать ремни. Доктор Филипс, который вошел в комнату уже после казни, для проформы приставил к груди казненного фонендоскоп и немедленно вышел.
Торопливо переговорив с начальником тюрьмы, санитары из исследовательского центра осторожно уложили тело на каталку и прикрыли простыней. "Зачем торопиться? - подумал один из охранников, наблюдая за людьми в белых халатах. - Уильямсу теперь спешить некуда."
Санитары церемонно сложили руки казненного на грудь, но в коридоре руки безжизненно упали с носилок. Лежащее тело теперь напоминало ныряльщика в момент последнего толчка с краю вышки. Края простыни, что прикрывало каталку, волочились по полу. Санитары остановились перед дверьми, выходящими на погрузочная площадка тюремного двора.
Новенький "бьюик" медслужбы стоял с открытыми дверями. Санитары ввезли каталку в автомобиль и закрыли двустворчатые задние двери с затемненными стеклами. Затемненные были и стекла по бокам. Как только дверь захлопнулась, мужчина, что сидел внутри и в котором Хейнс узнал бы своего невозмутимого посетителя, сбросил с колен одеяло, которая прикрывала его правую руку.
В руке оказался шприц. Быстро включив освещение салона левой рукой, он наклонился над телом и одним движением разорвал спереди серую тюремную рубашку. Нащупав пятое ребро, воткнул длинную иглу прямо в сердце Римо. Аккуратно и постепенно нажимая на поршень, опорожнил шприц и столь же тщательно вытащил иглу, удерживая ее под тем же углом, под которым она вошла в тело.
Бросив шприц в угол, он потянулся к потолку и схватил закрепленную там кислородную маску. Как только маска уволилась из специальных зажимов, послышалось шипение кислорода.
Прижав маску к все еще смертельно бледного лица Римо, темноволосый стал ждать, поглядывая на часы. Через минуту он прижал ухо к груди. На его лице появилась улыбка. Он випрямився, снял с Римо маску, закрепил ее на потолке, убедился, что кислород перекрыт, и постучал по перегородке, отделяющей салон от водителя.
Чихнув мотором, "бьюик" тронулся.
Отъехав пятнадцать миль от тюрьмы, "скорая" остановилась. Один из санитаров, уже переодетый в обычную одежду, двинулся к автомобилю, стоящему неподалеку. Там, присев на крыло, ждала человек с крюком вместо кисти левой руки, неторопливо попыхивая сигаретой.
Человек с лишним бросила санитару ключи, выбросила сигарету и, подбежав к "б'юіка", постучала в заднюю дверь:
- Это я, Маклірі.
Дверь распахнулась, и он вошел в автомобиль плавным движением большой кошки, что скрывается в пещере.
Темноволосый закрыл дверь. Маклірі устроился на сиденье поближе к лежащему на черной коже носилок все еще неподвижного тела и взглянул на темноволосого:
- Ну?
- Конн, нам, кажется, попался парень, который умеет выигрывать, - сказал темноволосый.
- Не говори глупости, - ответила человек с лишним. - В нашем деле кто-нибудь не выиграет.


РАЗДЕЛ ШЕСТОЙ

"Бьюик" мчался вперед. Маклірі принюхался к странному запаху в салоне. Так пахнет слабительное в шоколадной оболочке. "Вероятно, за повышенное содержание кислорода," - подумал Маклірі.
Конн Маклірі остановил взгляд на человеке, который лежит на каталке. Каждый раз, когда простыню, покрывало грудь, поднималось и опускалось, он испытывал наслаждения. Он выжил! Возможно, теперь много чего, наконец, решится.
- Зажги-ка свет, - сказал Маклірі своему спутнику.
- Конн, нельзя. Мне сказали, что запрещено включать свет, - ответил темноволосый.
- И зажигай, - повторил Маклірі, - на полминуты.
Темноволосый протянул руку, и ярко-желтый свет залил тесное пространство кабины. Маклірі моргнул и сосредоточился на лице с высокими скулами, гладкой белой кожей, глубоко посаженными темно-карими глазами, которые сейчас были прикрыты веками, с едва заметным шрамом на подбородке.
Маклірі моргнул, но взгляда не отвел. Он не мог оторваться от величайшей авантюре в его жизни. Он сознательно пошел против всего, чему его учили, поставив все на одну карту. Решение, он знал, было неверным. В то же время оно было единственным.
Если лежащий перед ним на каталке полутруп сработает так, как было задумано, то сработает и многое другое. Больше людей получат шанс жить в любимой стране. Предписания предков зло, и великий народ сохранится как нация. Почем знать - очень может быть, что все теперь зависит от лежащей перед ним едва дышащей человека, чьи прикрытые веки сутеніли в ярком свете, на фоне более светленькой кожи лица. Да, эти веки. Маклірі уже видел их раньше, и тоже под ярким светом. Только тогда свет был от жаркого солнца Вьетнама, освещал морского пехотинца, который спит под серым костяком засохшего дерева.
Маклірі тогда еще работал на ЦРУ, но для конспирации носил военную форму, и его сопровождали два парни из морской пехоты. Война вступила в патовую ситуацию, через пару месяцев все должно было кончиться. Это задание было, похоже, последним.
В небольшом поселке в американском тылу вьетконговцы устроили свою штаб-квартиру. С ЦРУ поступил приказ: захватить этот пункт, где должны были храниться секретные списки тайных агентов Вьетконга в Сайгоне.
Если атаковать это логово Вьетконга, которое располагалось в каком-то сарае, обычным способом - с перебежками и огневым прикрытием, - то моментально захватить его не удастся, и тогда коммунисты успеют уничтожить списки. А они были ЦРУ крайне необходимы.
Маклірі решил, что единственный выход - бросить роту морских пехотинцев в лоб противнику, на манер камикадзе. Тогда, думал Маклірі, у осажденных не будет времени ни на уничтожение списков, ни на что-либо еще.
Ему дали роту морской пехоты. Но когда Маклірі нашел ее командира и стал излагать план атаки, капитан кивнул в сторону двух морских пехотинцев с винтовками, что сидели на купцы чего, покрытого брезентом.
- Это еще что? - спросил Маклірі.
- Ваши списки, - спокойно ответил капитан, плюгавый человечек, форма на нем была отутюжена так, словно линия фронта была далеко.
- Но как же так? Ведь был приказ не штурмовать до моего прибытия.
- Без тебя обошлись, уж извини. Забирай бумажки и відчалюй. Мы свое дело сделали.
Маклірі хотел было возразить, но передумал и направился к покрытой брезентом кучки. Минут двадцать он перелистывал плотные листы пергамента, испещренные иероглифами. Наконец, улыбнувшись, уважительно кивнул капитану.
- Обязательно с благодарностью вспомню о вас в рапорте.
- Да уж ибо пожалуйста, - пошла равнодушный ответ.
Когда Маклірі увидел ту самую сарай, в которой вьетконговцы хранили свои архивы, то заметил, что на глинобитных стенах нет следов пуль.
- Как вам это удалось? Вы что, работали штыками?
Капитан сдвинул каску на затылок и почесал висок:
- И да, и нет.
- Как это?
- Есть тут у нас парень. Он это умеет.
- Что "это"?
- Ну, вот как с этим навесом. Это его работа.
- Что?
- Пробрался туда и всех перебил. Мы его используем именно для таких задач, для ночной работы. Все же лучше, чем считать потери.
- А как он это делает?
Капитан пожал плечами.
- Не знаю. Я его не спрашивал. Делает, и все.
- Я буду рекомендовать его для
предоставление "Медали чести"*! - воскликнул Маклірі.

* "Медаль чести" - высшая военная награда в США. (Прим. ред.)

- За что? - удивленно спросил капитан.
- Так за то, что он в одиночку добыл эти документы, за то, что он один уничтожил... Сколько их там было?
- Пятеро, кажется...
Удивление все еще не сходило с лица капитана.
- Вот именно за это.
- За это?
- Именно за это!
Капитан снова пожал раменами:
- Уильямсу это не впервые. Не знаю, что такого особенного он сделал в этот раз. Если поднимется шум с награждением, его от нас могут перевести. А, кроме того, ему на медали наплевать.
Маклірі вгляделся в лицо капитана: не врет ли? Вроде непохоже.
- Где он сейчас? - спросил Маклірі.
- Вон там, под деревом.
С места, где стоял Маклірі, были видны чьи-то широкие грудь, и еще надвинута на лицо каска.
- Оставьте охрану возле этих бумаг, - сказал он капитану, неторопливо подошел к спящему и склонился над ним.
Ударом ноги, достаточно точным, чтобы не нанести увечья, Маклірі сбил каску с головы спящего. Солдат подмигнул и лениво поднял вот эти самые веки.
- Имя! - отрывисто сказал Маклірі.
- Вы кто?
- Я - майор.
Чтобы не создавать лишних проблем с субординацией, Маклірі носил майорские погоны. Морской пехотинец посмотрел на его плечи.
- Римо Уильямс, сэр, - сказал солдат, начиная вставать.
- Сиди. Списки ты добыл?
- Так точно. Что-нибудь не так?
- Нет, все в порядке. Останешься в морской пехоте?
- Нет, сэр. Мне осталось служить два месяца.
- А потом?
- Вернусь в полицейское управление, в Ньюарк, и буду толстеть за столом.
- И занапастиш себя на эту ерунду?
- Да, сэр.
- О ЦРУ когда-нибудь думал?
- Нет.
- Хочешь работать у нас?
- Нет.
- Может, подумаешь?
- Нет, сэр.
Маклірі явно давали понять, что пересыпана "серами" мрачная вежливость - не более, чем дань субординации. Этому человеку хотелось, чтобы ей дали покой.
- Ньюарк - это то, что в Нью-Джерси, а не в Огайо?
- Так точно, сэр.
- Что же, поздравляю с успешным выполнением задания.
- Спасибо, сэр.
Пехотинец снова закрыл глаза, не потрудившись даже потянуться за каской, что валялась рядом, и которой он мог бы укрыться от солнца. Это был предпоследний раз, когда Маклірі видел эти веки опущенными. Это было давно, почти так же давно, как Маклірі уже не работал в ЦРУ.
Под действием снотворного Уильямс мирно спал, как спал и тогда в джунглях. Маклірі кивнул темноволосом:
- Хорошо, выключай.
Внезапная тьма слепила так же, как и яркий свет.
- Дороговато нам обошелся этот сукин сын, а? - спросил Маклірі. - Ну а ты - молодец.
- Спасибо.
- Сигарета есть?
- У тебя свои когда-нибудь бывают?
- Зачем, когда твои?
Оба рассмеялись. Римо Уильямс тихо застонал.
- Парень умеет выигрывать, - снова сказал темноволосый.
- Погоди, - сказал Маклірі, - его неприятности только начинаются.
Они снова засмеялись. Потом Маклірі молча курил, поглядывая на оранжевый огонек сигареты вспыхивает при каждой затяжке.
Прошло несколько минут. "Бьюик" свернул на скоростную магистраль Нью-Джерси, шедевр автодорожного строительства, что приводит смертельную скуку на водителя. Еще несколько лет назад эта магистраль была самой безопасной в Соединенных Штатах, но, по мере того как политиканы все чаще стали совать свой нос в дела дорожников и дорожной полиции, трасса становилась все опаснее, превратившись, наконец, в самое опасное скоростное шоссе в мире.
Вспарывая темноту, "бьюик" мчался в ночи. Маклірі успел выкурить еще пять сигарет, пока водитель наконец сбросил газ и постучал по стеклянной перегородке.
- Что? - спросил Маклірі.
- Подъезжаем к Фолкрофта.
- Давай, жми, - обрадовался Маклірі. Начальство ждет не дождется прибытия посылочки, что он им везет!
Наконец после ста минут езды "скорая" свернула с асфальта на боковую дорогу; из-под колес посыпался гравий. Машина остановилась. Человек, с крюком вместо руки, выскочил через заднюю дверь и быстро зогледівся вокруг - никого. Он посмотрел вперед, туда, где над остановленным "б'юіком" нависли огромные железные ворота в высокой каменной стене. В свете осеннего месяца над воротами поблескивали буквы - "ФОЛКРОФТ".
Из автомобиля снова послышался стон.
В это время в тюрьме Харольда Хейнса осенило: в тот момент, когда Уильямса убивали, лампы над головой не потускнели, вот что было не так! А "труп" Римо Уильямса вкатывали в ворота Фолкрофта, и Конрад Маклірі подумал: "Над воротами неплохо бы повесить табличку: "Оставь надежду, каждый, что сюда входит.""


РАЗДЕЛ СЕДЬМОЙ

- Он в приемном отделении? - спросила кислолиця человек, которая сидела за письменным столом, покрытым стеклом. На столе царил безупречный порядок. Перед ним стояла клавиатура компьютера, позади, за окном, молчаливо сутеніла залив Лонг-Айленд.
- Нет, я его бросил на газоне у входа. Пусть умрет от холода, и тогда правосудие наконец восторжествует, - проворчал Маклірі, опустошенный, выжатый до капли таким перенапряжением нервов, которая уже отупляет.
Словно ему последних четырех месяцев было мало, от убийства в темном переулке Ньюарка до сыгранной сегодня роли монаха-капуцина, чтобы выслушивать от шефа, доктора Гарольда Смита, единой кроме него человека в Фолкрофті, которая бы знала, на кого на самом деле все здесь работают, этого сукина сына, вечно занятого своими отчетами и компьютерами, опасения, что он, мол, плохо позаботился о Римо Уильямса.
- Не нужно нервничать, Маклірі, не вы один устали, - сказал Смит. - Не забывайте также, что не все уже закончено. Мы не можем с уверенностью сказать, сработает ли наш новый гость. А он ведь представляет для нас, так сказать, принципиально новую тактику, и вы это знаете.
Смит отличался замечательной способностью подробно разъяснять очевидные вещи, причем делал это с таким невинным искренностью, что Маклірі захотелось своим крюком сокрушить компьютер, что стоит перед Смитом, и украсить его костюм обломками. Но вместо этого он только кивнул и спросил у Смита:
- Ему тоже будем рассказывать сказку о контракте на пять лет?
- Та-а-к, у вас, я вижу, сегодня действительно плохое настроение, - произнес Смит своим обычным менторским тоном.
Но Маклірі почувствовал, что задел его.
Пять лет.
Такова была договоренность сначала. Контора закроется через пять лет. Через пять лет ты свободен - так, по крайней мере, обещал Смит, когда они освобождались из Центрального разведывательного управления пять лет назад.
В тот день Смит был одет в точно такой же серый костюм-тройку, что было, мягко говоря, странным, если учесть, что они находились на борту катера, в десяти милях от берега к востоку от Аннаполиса.
- Через пять лет эта проблема будет решена, - сказал тогда Смит. - Страна в опасности. Если все пройдет как запланировано, то кто не узнает о том, что мы когда-либо существовали, а конституционный правительство будет вне опасности. У меня есть один контакт, о котором вам знать не положено. Не уверен даже, от президента исходит эта инициатива. Контакт будете поддерживать только со мной и ни с кем больше. Все остальные слепые, глухие и немые.
- Ближе к делу, Мусоре, - сказал Маклірі. Он еще не видел Смита таким взволнованным.
- Вас, Маклірі, я привлек к этому делу потому, что вас все не связывает с обществом. Вы же разведены. Семьи нет и не будет. К тому же вы, несмотря на ужасающие странности характера... ну, скажем, достаточно компетентный агент.
- Достаточно. Чем мы будем заниматься?
Смит взглянул на пінливі барашки волн:
- Наша страна в опасности.
- Мы всегда в опасности, - ответил Маклірі.
Не обращая внимания, Смит продолжал:
- Мы не в состоянии преодолеть преступность. Не в состоянии. Если действовать в рамках конституции, бороться с ней на равных невозможно. По крайней мере - с организованной преступностью. Законы уже не срабатывают. Бандиты выигрывают.
- А нам-то что?
- Наша задача - остановить их. В противном случае страна превратится в полицейское государство или вообще развалится. Мы с вами - третий путь. Действовать будем под кодовым названием КЮРЕ в рамках проекта психологических исследований. Наш легальный спонсор - фонд Фолкрофт. Чтобы справиться с организованной преступностью и коррупцией, придется действовать вне рамок закона. Для решающего перелома мы пойдем на любые меры, кроме физического устранения. Потом саморозпускаємося.
- Убивать нельзя? - с сомнением спросил Маклірі.
- Нельзя. Они и так боятся, что дают нам слишком много. Еще раз повторяю, страна в отчаянном положении.
Маклірі заметил, что на глаза Смита навернулись слезы. Вот оно что. Его всегда интересовало, что движет Смитом? Теперь Маклірі понял: Смит просто любил свою Отчизну.
- Очень сожалею, Мусоре, - сообщил Маклірі, - но я в такие игры не играю.
- Почему?
- Да потому, что я очень четко представляю себе, как однажды всех нас скрутят и переправят на какой-нибудь вонючий островок в Тихом океане. Всех, кто хоть краем уха слышал об этой ерунде с КЮРЕ, перебьют. Вы что думаете, они дадут нам шанс опубликовать мемуары? Всего не получится! Нет, это не для меня, Мусоре.
- Отказываться поздно, Маклірі. Вы уже осведомлены.
- Повторяю, чего не получится.
- Вы должны понимать, что я не смогу отпустить вас живым.
- А я же могу выбросить вас за борт.
Маклірі помолчал и добавил:
- Неужели вы не понимаете, что получается? Я убиваю вас, вы - меня, но только что речь шла о том, что каких-либо убийств не будет, не так ли?
Рука Смита нащупывала что-то в кармане пиджака.
- На внутренний штат это не распространяется. Мы должны хранить тайну.
- Пять лет? - спросил Маклірі.
- Пять.
- Я все равно уверен, что когда-нибудь на тихоокеанском песочке будут белеть наши с вами кости.
- Возможно. Поэтому давайте ограничим потери: только вы и я. Другие работают и не знают всего. Устраивает?
- А я-то, дурак, всегда смеялся над камикадзе, - сказал Маклірі.


РАЗДЕЛ ВОСЬМОЙ

Понадобилось более пяти лет. Вашингтонские аналитики ошиблись в оценках: преступность оказалась мощнее и организованнее, чем предполагалось.
Под ее контролем оказались целые отрасли промышленности, профсоюза, управления полиции и даже парламент одного из штатов: избирательные кампании стоят дорого, а в преступных синдикатов денег было много. Тогда и поступил приказ: КЮРЕ действовать и дальше до особого распоряжения.
В Фолкрофті учились сотни агентов, каждый из которых хорошо знал свое дело, не имея даже малейшего представления о конечной цели. Некоторых из них внедряли в правительственные учреждения, разбросаны по всей стране. Под видом агентов ФБР, налоговых или сельскохозяйственных инспекторов они собирали разрозненные крупицы информации.
Специальное подразделение контролировал сеть информаторов, которые собирали неосторожно брошенные слова в барах, игорных притонах и борделях. Другие агенты оплачивали работу информаторов пятью, а иногда и большей суммой "быстрых" долларов. "Феи" из баров, сутенеры, проститутки, клерки, сами того не зная, работали на проект Фолкрофта. Несколько слов за несколько долларов, полученных или от "того парня из угла", или от того чиновника в конторе", или даже от "той дамы, что пишет книгу".
"Жучок" тотализатора из Канзас-сити за тридцать тысяч раскрыл секреты своих боссов, пребывая в уверенности, что получил эти деньги от конкурирующего синдиката.
Барыга из Сан-Диего, несмотря на многочисленные неприятности с полицией, каким-то образом всегда оказывался на свободе; этому во многом способствовала его карман, полная мелочи для длительных разговоров по телефону-автомату с неизвестным собеседником.
Молодой, подающий надежды адвокат, который работал на коррумпированную профсоюз в Нью-Орлеане, выигрывал один процесс за другим до тех пор, когда ФБР получило таинственный рапорт на трехстах страницах. На основании этого документа Министерство юстиции притянуло к суду руководство профсоюза. На судебном процессе молодой адвокат провел защиту крайне неудачно, однако осужденные профсоюзные рэкетиры не смогли ему отомстить: молодой человек покинула страну и исчезла. Высокопоставленный полицейский чиновник в Бостоне с головой залез в долги, играя на скачках. На