Александр Пушкин
Стихи в переводе Николая Зерова

Переводчик: Николай Зеров
Источник: Из книги: Николай Зеров. Сочинения в двух томах. К.: Днепр, 1990.




К ***



Нет, не спрашивай, почему грустная дума
Среди забав оповива меня,
Почему мое зрение бродит, полон сумму
Почему жизнь не увлекает волшебное.

И не спрашивай, почему душой навек
Я разлюбил веселье и любовь.
И никакой не назову своей:
Кто раз любил, не полюбит вновь,

Кто счастье знал, тот счастья не испытывает.
Короткий миг - и радости нет.
От юных дней, от ласк и рая
Нам тягота остается сама.




К ОВИДИЮ

(Отрывок)


Овидий, я живу край берегов унылых,
Что ларей им своих первичных, старых
Ты в давние дни принес и пепел свой оставил.
Твой беспомощный плач эту страну прославил,
I лиры нежный звук еще не онемел:
Твоей славой еще полон ширь степей!
Как живо в мою ты вкарбував воображение
Смутного изгнания пустыню неласковой,
Мрачный склон неба, нетанучі снега,
I кратко теплом расцвеченные луга.
Как часто, струн твоих вчарований гудьбою,
Я сердцем путешествовал, Овидию, с тобой.
Я видел лодку твой в шуме бурунов
I котви, кинені край диких берегов,
Где ждет певца жажды погибель и заглада.
Там голая степь кругом, бугры без винограда.
Рожденные в снегах ради ужасов войны,
Одважні Скитії холодной сыновья
Ждут только добычи, укрывшись за Дунаем,
I нападения гроза тяготеет над целым краем.
Нет впину им. По реке вплавь плывут
I по льду дзвінкім прокладывают хищную путь...




ПИСЬМО В СИБИРЬ



На глубине сибирских руд
Терпите в гордому молчании:
Не пропадет ваш скорбный труд
I дум высоких порыв.

Незрадна темных мук сестра,
До вас прилинувши, надежда
Теплом и мужеством повеет...
Наступит радостная пора:

Братство и любовь в ней
Сквозь решетку пройдут и крепости
Так, как в норы ваши ныне
Проходит свободный голос мой.

Железные путы опадут,
Темницы рушатся, и воля
Заблисне вам на виноколі,
I меч брать вам отдадут.




* * *



Что в имени тебе моим?
Оно замрет, как всплеск обескураживающее
О камень дальний надбережний,
Как шелест в роще ночным.

Оно между памятных листков
Оставит след непонятный,
Как узор на могиле
Из мертвых иноязычных слов.

Что в нем? Глубоко и давно
Забытое в новых порывах,
Душе твоей не даст оно
Ни дум, ни счастливых воспоминаний.

И в день печали, в одиночестве,
Его сквозь тоску скажи ты,
Скажи: есть сердце, где мне
В воспоминании пришлось жить.




К ВЕЛЬМОЖЕ



Как от северных оков розковуючи мир,
Зефир, струясь, принесет свой привет,
Как молодым пушком зазеленеет липа,
К тебе, кроткий потомку Арістіппа,
До тебя я являюсь, в твой славный дом,
Где циркуль и резец с кистью волшебным
На твой ученый клич появлялись, послушные,
Чтобы образует чудеса искусства бесподобны.
Ты знаешь цель жизни. Счастливый человек,
Ты для жизни живешь. Свой долгий ясный возраст
Еще в юности ты умел оздобить гойно,
Искал возможного и розважавсь прилично,
Познав всю тяжесть и рангов, и забав.
Царицын посланник до Ума и Государств,
Явился ты в Ферней, и циник поседевший,
Предводителя дум и мод примітливий и смел,
Лелея свой чар на Севере глухой,
Отдал тебе поклон передмогильний свой.
Ты еще узнал его, веселье озорную
I лесть тонкие, земных богов пищу.
С Фернею двинувшись, увидел ты Версаль,
Не порываясь глазами в темную даль;
Все раювало там. Армиды новая
Давала лозунг всем и забавлялась красно,
Не зная, который судился удел ей,
А с ней радовался весь круг ее дворовый.
Роскоши, Трианон... как можно забыть?
И не ты изнемог от любой отравы,
Ты хотел учиться. В группе неяснім
Ты замикавсь тогда, и за столом твоим
То спикер промысла, то вільнодум дерзкий,
Мостился Дідерот на свой тринога неустойчивый,
Парик с головы в восторге сбрасывал
И проповедовал. И молча наслухав
Ты до неудержимых слов атея или деїста,
Как скит к голосу атенського софиста.
И Лондон звал тебя. Твой взгляд распознал
Двойную течение его государственных дел:
Здесь натиск ярость, там отражение строгое,
Строя государственного баснословные опоры.

Но над Темзой, заскучав, небось,
Ты должен был плыть дальше. И быстрый, как огонь,
И сам, как Фигаро, несдержанный порой,
Веселый Бомарше мелькнул перед тобой.
Он разгадал тебя. Его живых вещей
О ножки точеные, о полымя глаз
Заслушивался ты и грезил об страны,
Где сожженное солнцем жизнь сладкая несется,
Словно юношу страстный странный сон,
Где под вечер женщины выходят на балкон
I, презирая туземных мужчин,
Чужаков соблазняют, зальотників своевольных.
В Севилью ты помчался, крайне смущен.
Непонятный мир, благословенный край!
Волнуют лавры там, там апельсины спеют...
О, расскажи же мне, как там женщины умеют
Любовь с благоговением соблазнительно єднать,
Из-под мантильи знак подать условленный;
Скажи, как лист летит вне оконные решетки,
Как тетю золотом там можно усыплять,
Скажи, как молодой любовник ночью
Дрожит под окнами в широком плаще.
Все відмінилося. Ты видел нападение бури
И ум в плену неситих сердцем фурий,
Свободы грозной несхиблений закон,
Под гильотиной Версаль и Трианон
I ужасом без конца заступлені забавы.
Превратился мир под гук новой славы.

Давно замолчал Ферней. Вольтер, зичливець твой,
В знак изменчивости народов и событий,
Не успокоившись в смертной гробу,
Из склепа в новый склеп путешествует и сейчас.
Барон д'Ольбах, Марле, Гальяни, Дідерот,
Энциклопедии скептический весь комплот,
I острый Бомарше, и Касте твой безносий -
Все, все прошли. Их гомон стоголосий
Нырнул в забвение. Посмотри: встает новое,
В свою очередь, растет и радостно живет.
Недавние свидетели бур, погрома и падения,
Едва опомнившись, новейшие поколения
Горькому опыту дают запізній лад
I сводят итоги доходов и расходов.
Им нечего играть, обедать в Теміри,
О стихах спорить. Звук громкой лиры,
Звук лиры Байрона нарушит их не мог.

А ты лишивсь, как был. Ступлю на твой порог -
И вдруг я перелечу в пору Екатерины,
Живопись, статуи, и садовые куртины,
I книжные шкафы - все говорит здесь мне,
Что союз с музами твои скрашає дни,
Что тишина здесь ясна и одиночество замечательная.
Я слушаю тебя. Непринужденная речь
Еще веет юностью. В красоте земной
Ты замилований. Очаровывают взгляд твой
Стройная Алябьева и нежная Гончарова.
Среди художественных см Кореджія и Кановы
Ты забываешь сумм скучных земных забот
I свысока смотришь на то круговорот
Тревог и мирных дней бескрайних, невгомонних.
Так, в холодке альтан и вилл білоколонних,
Оставив мир тревог, лелея покой,
Знатные римляне стрівали запад свой
I издалека до них то ветеран наклонный,
Диктатор уставший, то консул полновесное
Появлялись спочить до тихих, светлых врат,
Чтобы вновь отдаться невзгодам и трудам.




ТРУД



Мгновение желаемая пришла: завершено труд многоденний!
Что же это за сумм, не пойму, тайно тревожит меня?
Или, докончив работу, стою - ненужный поденщик,-
Взяв свою зарплату, другим заботам чужой?
Или мне жаль труда, молчаливого спутника ночи,
Вторая ясной Заре, вторая пенатам святых?




ПОЭТУ



Поэт, не обращай внимания на лесть народу!
Хвалінь и восторга пройдет минутный шум,
Услышишь шута суд и черни дикий смех,
Но безразлично стрінь тот вихрь и непогоду.

Ты - царь. Почитай свое одиночество и свободу,
Иди, куда тебя свободен манит ум,
Вынашивая плод созревших творческих дум,
Не надеясь на человеческую награду.

Она - в душе твоей. Ты сам свой высший суд,
Сам строжайшее ты ценишь свой труд.
Ты им не гребуєш, а мастер надменный?

Не гребуєш! Пусть же народ его позорит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
I стремится в беспамятстве треножник твой разбить.




* * *



Эхо, нимфа бессонная, бродила по лугам Пенея.
Феб, как увидел ее, жаром к ней зайнявсь.
Нимфа плод понесла от восторга бога-любовника:
Между гомінливих наяд в муках она привела
Дочку любимую. Ее спеленала сама Мнемосина;
В хоре богинь-пієрід дева причудливая выросла,
Памяти установившейся покорная, с чувствительной матерью похожа;
Подруга муз, на земле Рифмой зовется она.




* * *



Флейта отборная, Теон почил здесь. Проводника хора -
В возрасте подбитый слипец, Скірпал некогда породил
I в вдохновлены назвал порождіння Теоном. На учтах
Сладко Вакха и Муз ласковый славил Теон.
Славил и Ватала он, красуна молодого. Прохожий,
Поуз могилу уходя, говоришь: "Теоне, поздравь!"




* * *



Exegi monumentum...

Я памятник себе воздвиг незотлінний,
До него возраст человеческая не зарастет тропа,
Что перед ним лоб и камень непоклінний
Александрийского столба?

Нет, я не весь умру. В завещании лірнім
Душа переживет видимый мой конец,
И славен буду я, пока в белом свете
Останется хоть один певец.

[Ропот мой везде по Руси великой,
I узнает меня всяк ее язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Тунгуз, и степной калмык.

И долго я буду жить в памяти народа,
Что добрые чувства я лирой лелеял,
Что в мой суровый век я звеличав свободу
I за преодоленных умолял.

В музо! наслухай господня повеление:
Не стремясь венца, оподаль от борные
Стрівай равнодушием и осуждение, и восхваления,
I шута судебные дураки.