|
Поль Верлен
Из поздних сборников
Переводчик: Николай Лукаш
Источник: Из книги: От Бокаччо до Аполлинера/Переводы/ К.:Днепр,1990
АЛЛЕГОРИЯ
Этот Август, этот тиран, что привык курит, слепит,
Душит и мордувать - и назирати казни,
Разлегся и позіха: кого бы еще казнить?
А жнец изнеможенный на суголовку спит.
Все высохло, спеклось, земля взывает: "Пить!"
I птицы должно воды в рот набрать,
А небо голубое, расплавленное стократи,
В нерухомооті безмолвной кипит.
Не строчат кузнечики, замерли все букашки,
Ручьи покинули шумкі свои замашки,
Не играют, не журчат - заела мілкота;
Лишь светящиеся по ним перебегают рябь,
И среди блеклых трав, и ветер не хита,
Еще шершни где-где летают черно-рыжик.
ВИНОБРАНИЕ
Что-то в голове у нас шумує,
Когда память выключится, бывает...
Слушайте! То наша кровь поет,
Спотайна радуется и грустит.
Слушайте! То наша кровь так плачет,
Как душа на время куда-то відлине:
Той неописуемой минуты
Мы ждем на чудо нетерпеливо.
Наша кровь - покревниця вину,
А вино крови свояк по крови...
Плачьте же и пойте, милые, родные,
Душа и память нам паралізуйте,
А позвонки и крестец наши бедные
К ночной тьмы магнетизуйте!
ЧУДАЦЬКА СОВЕТ
Спалюйся женщинами,
Сердце же замикай
I вовсю беги
От епіталами.
Чтобы забыть - пей!
Всегда при водке
Найдешь на тарелке
Месяц золотой.
Пусть нас обижают люди
Да и по всей печали?
Мы себе цену
Знаем без притворства.
Кто мы такие -
Собственная кровь поет!
Что? Будяк шпиняє
В ноги колючки?
Бьет тебя в ланити
Ветер, тот бездельник?
Ты иди, пой,
Рви розовые цветы.
Все к лучшему идет
В мире сем найгіршім!
Только твердо вирішім
Не двоит нигде.
По закону злобы
Судит тебя хам -
А благим богам
Грех твой нравится.
Вновь, душа, цвести
Будешь в эмпиреи,
Гордой зарей
Сяять с высоты!
Ты же в этой юдоли
Не из тех бедах,
Что в один лишь мах
Дробит молот Судьбы.
Добрый твой металл,
Литой, битый, кованый,
Выйдет из епитимьи
Выше всех похвал.
Языков желанная гостья,
Благісним мечом
Блиснеш над плечом
В Победоносца.
I Архистратиг
С радостью тебя примет,
Как замаєш крыльями
На ветрах святых.
Это же в катастрофе
Смех среди слез,
Это же языков крин, что вырос
На горькой Голгофе...
Немного еще поспи,
Словно огонь в кресиві,
В тихім надпориві
Немного потерпи.
ВДОВЕЦ ВЕЩАЕТ
Я вижу двух пловцов в море,
В море слез моих горьких,
Тревога и печаль у меня в заре,
I глаза обращены к ним,
Как две звезды в ночном море.
В лодке молодая женщина
И сын ее, ребенок-милая;
Кругом розгукана вода,
А в них ни весел, ни паруса...
С парнем женщина молодая.
Ревет борвий, бушуют волны,
К матери льнет сынок,
Она же словно в безумии
На дикий смотрит танец
I верит в ревущие волны.
В Отца благого верь, малый,
Безумная, уповай на Бога!
Я слышу, утихнет вихрь злой,
Утихнет смертная эта тревога,-
Крепись, безумная, и ты, малый!
Мир вам, мои плавники в море,
В море светлых слез моих!
Блаженство и рай у меня в заре,
I глаза, обращенные к ним,-
Два добрые ангелы на море.
И ЕЩЕ ГОВОРИТ
Нет тебе пощады, ни вільготи,
I никаких парламентеров!
Видят, что твой гнев перегорел,
Хорошо знают, как ты и чего ты
Сердцем и душой присмирів,
И войны кончить неспромога:
Пусть уж смерть, когда не победа.
Вот твое желание и сбылось -
Ты же любил на релях возношения...
Свободное ты для другой любви,
Раз того вернуть не удалось.
Как приказ звучит твою просьбу;
Ответы лучше не жди
И где утешения поищи.
Так мне велят Гордыня и Похоть,
Давнишние мои лихие дорадці.
Как им опираться? Жаль труда!
Все глушит дуэт старых ужасов
Здесь, на фоне знакомых декораций,
В городе, где прошлое грязная
С горя допивается до дна,
В этом Париже, осунулся и побледнел
После вчерашнего свадьбы
I курятника что-то себе с похмелья,
Как на скамье пьяный инвалид.
Похоть ехидно говорит из подполья:
"Старик, ты достал уже свое!"
I Спесь безмолвной становится.
Стучал я - мне не открыли
Тех дверей, сам видишь ты, Христе,
I стена отчуждения растет,
И любовь не встанет из могилы...
Хоть мое же ягненок золотое
Напасы, дай корма душистого
И от волка вборони страшного!
А еще, мой пастырю благой,
Сердце упаси мое одинокое,
Чтобы оно, відчайне и скорбное,
Зваблене блудным огнем надежд,
Не сошло на поле соромотне,
Не изобиловало в дикой степи...
Направь на праведную тропу!
* * *
Много я страдал, поверь...
Теперь, затравленный, как зверь,
В разные стороны я мечуся:
Нет спасенья, хоть умри,
Нигде ни тайника, ни норы,
Я от борзых не відкручуся.
Ненависть, Зависть и Нужда -
Все хорошие гончие! Словно орда
На меня надвигается... Это продолжается
Не день, не месяц и не год.
На погибель кто меня обрек -
Пью горе, бедствием запиваю.
Что выпью, снова нальют дополна,
И уже мне Хортица-Смерть,
Кусюща, злюща, языков чортиця,
На грудь лапой становится,
И кровь из сердца похотливо пьет,
И никак не может насытится.
Едва волочусь, умирающий, я
По пуще, ген до ручья,
Лесные кривавлячи тропинки...
Миліш от вас, братья Волки,
Растерзанным быть на куски,
Чем погибают от сестры - от женщины.
МАНА
Тишина... Серая мышь
На вечернем черном фоне.
Прошмыгнула мышь
И исчезла где-то во мгле.
Вот и время отбоя,
Звонок узникам звенит.
Вот и время отбоя,
Можно відпочить.
Спіте, арестанты,
Пусть вам снятся хорошие сны,
Сніте, арестанты,
Чарами весны!
Розсвітився месяц,
Что-то ізбоку захропло...
Розсвітився месяц,
Льет живое серебро.
Заслонила туча,
Вновь наступила темнота...
Одступила облако,
Глядь - уже и света!
Вновь мелькнула мышь,
Уже розовая - ну и мана!
Мелькнула мышь:
Встань, шпана!
ЕЩЕ ОДНА
Во дворе болиголов поспел,
Глава I
Болит у тех,
Что колива-
сражаясь бредут, словно слепые,
Худые, бледные,
Какие-то тупые
В нужде и беде.
Крутите, Самсони без Далиле,
Без борьбы,
Как конь или вол,
Топчак судьбы!
Когда закон тебя поборол,
Мели без дум
Свою любовь,
И сердце, и ум...
Все човг и човг, идут кружка,
Трубки в зубах.
Какая тяжелая
Жарища - ужас!
За слово - карцер, так молчок!
Унылые и скучные
Без разговоров
Тюремные дни!
И я в этой куче, привык к ним,
К топчака...
Еще сколько бедствий
Меня чека?
Когда сломал человеческий обычай,
То уж сиди
I - извини -
Утех не жди.
Ну что же, дорогие ворюги
И мошенники,
Не враги -
Братья мои!
Курім, гуляймо, еще Дидро
Любил говорить:
Какое добро -
Байдикувать!
ПІДСПІВ ПОД ПОЛЯ ВЕРЛЕНА
В лунном сиянии, хисткім лучах,
Я Ношу маску ночную похмурну,
Как у Сатурна, что клонит урну
В текучих созвездий зміннім струмінні.
Те мои романсы без слов,
Непривычно звучащие, как странная весть,
Смущают сердца нарочитую нега
Дрожащим тливом причудливых снов.
Вы все, наверное, когда-нибудь простили -
Кому образа, кому злочинство,
А я прощаю сейчас детству,
Что вновь возвращает, румяное и милое.
А я прощаю этой лжи
Ради слишком банальных утех,
Что их безжалостно, словно на смех,
Волна досуга дает мне.
* * *
Ох и холодно, и горячо,
I знобить меня, и печет!
Крихнуть, трухнуть мои кости,
Раны ноют вплоть до неги,
Горе крижам и ногам,
Счастье и радость врагам!
Сердце, голова, нутроба -
Все сплошь одна болезнь...
Что это здесь? Чистилище?
В ад не вместили еще?
Нет, по-видимому, уже ад,
Потому мучает так отчаянно...
- Ты караєшся в беде
По воле всевышнего Судьи;
Тот Судья нелицемірний,
Не такой, как ты, неверный,
Он, суровый и благ,
Крест послал тебе тяжелый.
Чтобы ты духом просвітився
I страданием присвятився.
Все твои унижения -
До Христа приближения,
А тяжелая твоя истома -
То небес предостережение:
Не впадай в отчаяние,
Эти признаки замечай.
Врагов не зови лихими,
То на самом деле серафимы,
Ведь их во всех делах
Направляет тот, кто благ.
Возлюби свой крест и язвы -
Это здоровье другие названия,
Не стони и не рыдай,
А хвалу за гнев воздай:
Есть тело, в боль заковано,
Для спасения, для покаяния,
В огне и морозе ты
Бога должен найти.
СЕГИДИЛЬЯ
Смаглявко непочатая,
Палка над все девушки!
Зря времени не теряй,
На софку эту ложись,
Когда уже разделась,
Чтобы я уперся руками
В твои роскошные груди,
К голой полу
Губами прикипел,
Умирая с заласся!
Не будь слишком скромна,
Сегодня ночь скоромная:
Любая властная, вредная, злая,
Зря, чтобы была
Веселая и бесстыдная.
Чтобы это вожделенное тело
При луне мигтіло
Ед злота золотіш...
Побалуй меня, балуй,
Пусть сердцем я відтану!
Плоть юная, победная,
Тебе все, все можно,
Твой пал, как жар, печет...
Еще, еще, еще
Давай, моя гітано!
То яросна, то томный,
То будто без сознания,
Кусай меня, и рви,
I ляжками дави,
В ласках неутомимая!
* * *
Если ты звелиш, очаровательная профанко,
Я забуду все, кроме одного лишь,-
Милувать тебя с вечера до утра,
Если ты позволишь, если ты звелиш,-
Чтобы неугодное тебе, волшебная коханко!
Будем примитивные - в том нет стыда,
Будем, как в лесу дикий олень с ланью,
Нежности разводит нам не слу...
Свободно віддаваймось нашем паланню,
Будем примитивные - в том нет стыда!
И не говорім о литературе -
К черту всех создателей, к черту издателей,
К беде мудрецов! Знайте лишь натуру,
Оживленных воробьев вечное "ях-ях-ях"
И не говорім о литературе!
Радоваться и спать - хочешь, дорогая? -
Первая и последняя будет у нас работа,
Порок и добродетель, слабость и тяга,
И единственная мысль, и одна забота -
Радоваться и спать - хочешь, дорогая?
* * *
Уже ничего больше - хочу только флейты
В тихом лелінні дальних вечеров...
Так меня утомили эти падения и взлеты,
Что ничто не мило - хочу только флейты
В дальнем лелінні тихих вечеров.
Ах, эти безумные рассветные горна!
Идти вперед не могу, хоть ложись реви...
А были же атаки, приступы и штурмы!
Не тривожте сердца, не шалите, сурьмы,
Колыбельная песня, душу загойдай!
День был красный - бой и победа.
Все кругом двигтіло, молнии и гудело,
А теперь это тело обняла истома:
Словно во сне далеком бой и победа,
Хоть венок лавровый окутал лоб.
Не буйство плоти, не страстные сплети
Грезятся герою по трудах войны...
Милая, будь елеем, любой водой Лети:
Не шалите, сурьмы, вы лелійте, флейты,
Сердце хочет мира, мира и это оазис тишины.
ЛИТЕРАТУРА
Товарищи мои по прессе
I по стихах, элита убог,
Увязшие в ницім интересе
Пророки в Бога, того Бога,
Который подспорье скоробресі!
Ах вы же, братья мои, палачи!
Это же ваш молчок меня обрек
На долгие годы горечи
В ужасный семидесятый год,
Мои братья, мои палачи!
Чего же так долго вы молчали,
Так юродиво и ложно,
А потом вдруг закричали,
Завеличали: "Чудо! Чудо!"
Чего раньше не замечали?
Кипы журналов и газет,
И везде я, мое имя,
I хвалят все, от "А" до "Зет":
Что ни статья - галіматья,
Лучшее место им - клозет.
Так вот ты, человеческая слава?
С тобой я голодать
I бедствовать имею право,
И в конце понемногу отдавать...
Лукавая слава, ей же право!
|
